Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
— Понятно, — прервал излияния Егорова нарком. — Вы ни в чём не виноваты, и вы ничего не могли сделать. Я правильно вас понял?
Егоров низко опустил голову.
— Я готов отвечать… перед партией… Но должен сказать — железную дорогу на Харьков никто не прикрывает. Тыловые части просто разбежались.
— Так белые прямо на Харьков и двинут? —заметил Якир.
— Очень проницательно! — фыркнул Троцкий. — Провалили всё, что возможно, развели в штабе фронта измену, а теперь бежите ко мне, наркому, чтобы товарищ Лев Давидович достал бы из рукава пяток свежих дивизий, прикрыть ваш позор? Но у Льва Давидовича нет пяти свежих
— Товарищ нарком… — простонал Егоров. — Мы тащились на броневике по проселкам, ломались, чинились, заправлялись… а беляки по железке… они уже вот-вот будут здесь!
— Вот-вот будут здесь… — медленно повторил Троцкий. — Вот с этого и надо было начинать. Немедленно отправить все силы к железной дороге! Разобрать пути, ведущие к Купянску! Товарищам штабным командирам — возглавить части рабочих дивизий, хватит стрелочки на картах рисовать. Харьков удерживать любой ценой! Разрешаю начать отвод войск от Днепра. С гетманцами разберёмся после, если украинский пролетариат не свернёт им шеи прежде. Вы, граждане красные командиры, головой отвечаете за сохранность Харькова. Вы уже просмотрели измену у себя под носом, у вас тут орудовали двурушники Сиверс и Шульц…
— А они уже сознались? — вдруг перебил товарища наркома Якир, и аж присел, сам испугавшись собственной смелости.
— Достаточно того, что первый дал показания на другого, а другой — на первого, — отмахнулся Троцкий. — Их обоих расстрелять. Я же не могу тут более оставаться, кроме вашего, рушится ещё и Юго-Восточный фронт. У другого Егорова дела не лучше. Так что до скорой встречи, товарищи командиры. До встречи в советском, пролетарском, свободном от белой нечисти Харькове!
И, сказав сии исторические слова, товарищ нарком по военным и морским делам резко развернувшись, почти выбежал из кабинета.
Штабные проводили его совершенно мёртвыми взглядами.
Глава XI.5
Кортеж Льва Давидовича отъезжал от штаба Южфронта торжественно и с помпой, сам товарищ нарком на заднем сиденье открытого «руссобалта». Броневик впереди, затем грузовик с охраной, затем ешё один открытый автомотор со свитой, и только потом уже следовала машина самого Троцкого. Замыкали процессию второй грузовик со стрелками и ещё один грузовик — с припасами, кои товарищ нарком почитал необходимыми возить с собой, в том числе неприкосновенный запас тщательно запечатанных ящиков с консервами и бутылками минеральной воды.
Однако стоило машинам отъехать, как Лев Давидович резко толкнул шофёра. Тот кивнул, не оборачиваясь, и нажал клаксон. Колонна начала ускоряться.
У здания Харьковской ЧК притормозили. Троцкий спрыгнул на тротуар, вбежал в двери, охрана и свита — следом.
— Иосиф! Хватит тут возиться, мы уезжаем.
— Есть, Лев Давидович, — Бешанов поспешно вскочил из-за стола.
— Архивы сжечь.
— Да как же, товарищ Троцкий,
— Не беда, Иосиф, новую контру себе наловишь.
— А с теми, что уже сидят? Сиверс уже признался, что занимался вредительством!..
— А Шульц?
— Шульц его и припёрла к стенке. На очной ставке. Её показания полностью изобличили предательскую деятельность—
Губы Троцкого недоверчиво скривились.
— Вот, у меня как раз тут её бумаги—
Нарком взял пачку листов, бегло пробежался взглядом; точнее, это могло показаться, что беглым, на самом же деле Троцкий, обладая феноменальной зрительной памятью и скоростью чтения, успевал за минуты усвоить содержимое сложных и запутанных документов.
— Эх, Иосиф… — покачал он головой. — Ну, её счастье, что некогда нам с ней как следует поработать. Наплела она тебе с три короба, а ты и поверил. Измену из пальца высосала. «Не расписывался на сводках», ха-ха. Это у нас Коба очень любит, чтобы на его рассылках из наркомата национальностей все закорючку бы поставили, а я так внимания не обращаю. Чепуху она плела, эта Шульц.
— Так как же… — сбивчиво забормотал Бешанов. — Тогда Сиверс что же, не виноват, что ли?
— Ещё как виноват, и расстрелять его надо непременно. Фронт разгромлен, бежит, белые не сегодня-завтра будут в Харькове, а мы что же, Рудольфа Сиверса к ордену Красного Знамени должны за это представить? Расстрелять, обязательно расстрелять! С непременным распубликованием, как Старик любит говаривать.
— А Шульц?
— Её тоже расстрелять. Сильно подозреваю, она не та, за кого себя выдаёт… но времени вести следствие у нас нет, да и неважно это. Контра она или не контра, но отвечать за провал тоже должна. Вместе с Сиверсом. Не тяни, Иосиф, вызывай команду и списывай их всех. Мы — на вокзал. Не медли, как закончишь — немедленно выезжай. Долго ждать не будем, предупреждаю прямо.
— Ну, мы с ней разберемся тогда, с Шульц этой… — лицо Бешанова наливалось тёмной кровью.
— Отставить! — поморщился Троцкий. — Всё-таки интеллигентная дама. Давай-ка, Иосиф, без этих твоих фокусов. Просто расстрелять, не мудрствуя лукаво. Имей в виду, правду я всё равно узнаю, так что не советую хитрить.
— Слушаюсь, — понурился Бешанов.
— Ладно тебе. Наловишь ещё себе контры, говорю же! Всё, Иосиф, исполняй. Да смотри — задержишься, опоздаешь — пешком до Москвы добираться станешь.
Чуть больше ста вёрст от Купянска до Харькова. Чуть больше ста. В былые времена проскочили бы их и даже б не заметили, а теперь… Эвон, пыхтит впереди поезд, «на закланье предназначенный», как пафосно выразился Петя Ниткин. «Единая Россия» — следом, и не летят они, но тащатся. Хорошо, если вёрст пятнадцать в час выходит…
Их встречали брошенные красными станции и полустанки. И, словно вновь пробираются они через всю Россию из охваченной мятежом столицы на юг — провряй все стрелки, следи, не разобраны ли пути, нет ли ещё какой пакости. На месте красных Федя Солонов постарался бы взорвать хоть и самый мелкий мост — тут бы всё и встало.
Но Господь миловал, а, может, уже и некому было у красных сейчас что-то минировать. Части их, перемешавшись, частично побросав оружие, в беспорядке отходили кто куда. Иные так и вовсе не от ходили, а попросу рас ходились — по домам.