Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
— Федя… Феденька… Я хотела сказать…
Ох, не время же сейчас для подобного, совсем не время!..
Но александровец не ждёт благоприятных обстоятельств, не ждёт, что препятствие исчезнет само, нет, он «предпринимает все меры к устранению оного»!
Даже если это означает обнять Лизу прямо на боевом посту — деяние, запрещённое всеми и всяческими уставами, начиная с легендарного «Артикула» государя-императора Петра Алексеевича.
И он обнял Лизу, крепко прижал, чувствуя, как она замирает, ну точнь-в-точь как птичка, которую
— Ты мне всё скажешь, чуть позже, и я тебе скажу тоже.
— Нет-нет! — упиралась Лиза. — Я сейчас… я, чтобы ты знал… я не тургеневская девушка…
— Потом. Всё потом, — Федор поднялся.
— Нет! А вдруг мы эту ночь не переживём?! А я тебе так и не сказала!..
— Переживём, — с каменной уверенностью отрезал Фёдор. — Не отлиты пули наши.
Лиза улыбнулась.
— Да. Не отлиты. Конечно!..
— Вот именно, — вдруг вмешалась Зина. — Оставь, Лизок. Нам до утра продержаться надо. Давай, сюда иди, как раз бойница свободна!
Тот, кто командовал силами красных, сообразил, что дело тут нечисто. Александровцы поднялись в атаку, да только совсем не в ту сторону, как ожидалось и как, казалось бы, она уже пошла. Пришлось разворачивать фронт, реагировать на новую угрозу; Фёдор Солонов словно читал сейчас его мысли.
А это значило, что отсиживаться им никак нельзя. Пусть атакуют их, а не тыл остального полка.
…Девушек оставили на втором этаже, сами спустились вниз. Севка не пожалел одной из остававшихся гранат, несколько метких выстрелов — и вот противник опять поворачивает, опять начинает штурмовать; совсем как тогда, прошлой осенью, когда трое «стрелков-отличников» держали «мельничный домик» в дворцовом парке.
Господи, это вчера было — или сто лет назад?
…Выстрел, отход, снова выстрел, снова отход — они возвращались обратно на позиции, увлекая за собой неприятеля. Красные, видать, обозлились — им бы обойти этот дом, однако они почему-то решили взять его «во что бы то ни стало» и, как водится, «любой ценой».
— Работаем, господа, — Фёдор приложился к тёплому дереву «фёдоровки».
Конечно, сильно помогала лунная ночь. Противник же далеко не сразу смог даже точно установить, где именно в его спине засела эта заноза; и, когда начал обкладывать солоновский взвод по-серьёзному, выстрелы на севере Гатчино полностью стихли.
Наверное, это хорошо, убеждал себя Фёдор. Наверное, Две Мишени знает, что делает. Вот только как теперь выбираться отсюда его с его командой, да ещё и с девушками?
Меж тем дом, где они засели, оказался уже в сплошном кольце. Красные не жалели патронов, кто-то из них попытался забросить гранату в оконо — неудачно, в узкую бойницу не попал, граната откатилась и взорвалась, никому не причинив вреда, а самого гранатомётчика подстрелил кто-то из Фединых товарищей.
Но Две Мишени!.. Что с ним, что с полком, что делать, куда прорываться?
Следующая атака оказалась злее всех. Красные бойцы вскочили дружно, разом кинулись к стенам дома из-за всех углов и укрытий, кто-то падал, но кому-то удалось-таки подорвать связкой гранат входную дверь; баррикада рухнула, в проём метнулись фигуры — и тут же рухнули, потому что сверху, с лестничной площадки второго этажа ударили два маузера — Лиза с Зиной с азартом неофитов палили вниз, и промахнуться тут было просто невозможно.
Подоспел Севка с пятком александровцев, навалившись, забросали пролом изломанной мебелью. Но долго продержаться это, конечно же, не могло.
— Уходим!..
Теперь их атаковали уже со всех сторон. Взрыв гранаты, кто-то стонет, ранен; надо прорываться, прапорщик Солонов, всё, время вышло!..
Фёдор потерял счёт времени; казалось, ночь тянется уже целую вечность.
Глава XIV.3
И тут со стороны Варшавской железной дороги грянуло, да так, что осветилось всё небо, ввысь устремился столб огня. Со звоном полетели стёкла, где они ещё оставались; оглохшие александровцы попадали, где стояли.
А за первым взрывом последовали второй и третий, не менее мощные. И сразу же — крики «ура!», треск пулемётных очередей, и взлетевшие во вновь потемневшее небо три красных ракеты.
Им мгновенно отозвалось ещё одно «ура!» — со стороны дроздовцев. Пальба вновь вспыхнула и справа, и слева, и спереди, а вот только что штурмовавшие дом красные бойцы заколебались, кто-то из них махннул рукой и атакующие отступили.
— Наши! Наши! — заорал Севка Воротников.
И точно — по Ксенинской молча, словно ночные призраки, появились фигуры с «фёдоровками». «Ура» дроздовцев раздалось вновь, и было оно теперь куда ближе.
…А ещё миг спустя всё побежало. Замелькали бросившиеся в тыл фигуры, многие даже без винтовок. Слитный и хриплый рёв атакующей пехоты раздался совсем рядом, а затем на открытое место вдруг, пренебрегая опасностью и нарушая все писаные и неписаные уставы, вдруг вышли Две Мишени с Ириной Ивановной.
— Солонов! Федя, господа, вы живы?
Две Мишени не скрывался.
— Так точно! — откликнулся Федор и увидел, как Аристов с Ириной Ивановной разом и широко перекрестились.
— Слава Богу!..
Гатчино было в руках добровольцев. И не просто «в руках» — упорно дравшиеся красные полки сломили взрывы целого состава со снарядами и прочим огнеприпасом, захваченного александровцами на запасных путях ближе к Петербургу. Его-то и направили в тыл основного узла обороны красных; это и оказалось той соломинкой, что сломала спину верблюду.
Красные отступали.
Они отступали, а Фёдор Солонов стоял перед домом на углу Николаевской и Елизаветинской. Перед домом номер 10.