Александровскiе кадеты. Смута

Перумов Ник

И вот письмо.

И пальцы дрожат.

Эх, была-не была, Фёдор! Чего ты испугался?..

'Милый другъ мой, ?еодоръ Алекс?евичъ. Простите меня, что только вотъ сейчасъ пишу Вамъ. Была безумно счастлива узнавъ, что Вы ц?лы, невредимы и, насколько сейчасъ это возможно, благополучны. Я много думала о случившемся, еще больше молилась. Но, какъ видно, самъ Господь указалъ мн? путь — въ елисаветинскій госпиталь прі?хала какъ-то команда врачей изъ Ростова, и среди нихъ — докторъ Солонова, которой я просто восхитилась; съ нев?роятнымъ мужествомъ и спокойствіемъ она оперировала самые сложные случаи, несмотря на то,

что не такъ ужъ и старше меня.

Мы разговорились, и я узнала, что она — сестра Ваша. Она разсказала мн? многое и семь? Вашей и о Васъ, дорогой мой другъ. Я много думала, много переживала, много молилась, какъ уже сказано. И я поняла — Господь указываетъ мн? путь служенія, служенія моему народу, передъ коимъ семья моя, август?йшая семья, облеченная особымъ дов?ріемъ Господа нашего, но и особой отв?тственностью, такъ виновата. Виновата т?мъ, что допустила смуту, что не изл?чила т? язвы, не выкорчевала т? несправедливости и обиды, что дали теперь столь ужасные кровавые всходы. Я должна сд?лать всё, чтобы искупить эту вину, хотя бы частично.

Встр?ча съ сестрой Вашей подсказала мн? дорогу. Я нам?рена поступить, какъ и она, въ медицинскій институтъ, сд?латься врачомъ. Я откажусь отъ статуса члена императорской фамиліи, если будетъ необходимо. Студентка Татіана Николаевна Романова, вотъ и всё.

И… я узнала о Вашей давней и душевной дружб? съ m-mlle Корабельниковой. Отъ всей души и сердца я желаю Вамъ съ ней счастья. Никогда не простила бы себ?, если — вольно или невольно — но стала бы причиной чьего-то горя и разбитаго сердца. Простите меня, другъ мой. Я знаю, Вы в?рно служите Россіи; продолжайте же это д?ло, ради всего святаго.

Я робко над?юсь, что пути наши еще перес?кутся и мы сможемъ поговорить какъ друзья, сохранивъ въ памяти всё, что должно сохранить. Не стану просить Васъ сжечь или же вернуть это письмо. Вы челов?къ безукоризненной чести, дорогой ?еодоръ, и поступите такъ, какъ положено. Остаюсь навсегда вашъ другъ — Татіана'.

Фёдор осторожно сложил письмо, спрятал в конверт. Нет, он не станет его сжигать, и возвращать тоже не станет. Пусть это навсегда останется с ним, памятью о Прекрасной Даме, которой он служил, как мог.

Пусть это будет. А Лиза… Лизе он расскажет, если будет уверен, что она поймёт правильно.

Странное наступило время. Какое-то нереальное, невсамделишное. Миновал август, наступала осень, в питерских парках желтели листья. Александровский полк стал гвардейским. Фёдора Солонова, как и других бывших кадет, догнали наконец царские милости — чин поручика и первый из георгиевских крестов. Ожил Петербург; зашумел Невский; стремительно исчезали все следы Смуты. Отстраивался, ремонтировался родной корпус; Две Мишени становился его начальником, и теперь он уже с полным правом носил генерал-майорские погоны, а к крестам на груди его прибавилось сразу два — за спасение августейшей семьи и за операции во время смуты. Три степени ордена Св.Георгия — при том, что полный бант собрали за всю историю лишь четыре человека: Михаил Илларионович Кутузов, Михаил Богданович Барклай-де-Толли, а также Иван Дибич и Иван Паскевич.

…Вместе с Константином Сергеевичем шла заведовать учебной частью корпуса и Ирина Ивановна Шульц, особым указом Государя возведённое в полковничий чин.

Но при этом никуда не делись германцы

с Днепра, австрияки с Днестра, поляки с Березины и финны с Сестры. Воевать точно придётся, почему же Государь велел Аристову принять корпус?.. Или война будет, но не сразу?..

Наверное, не сразу. Стоит в ревельской бухте побитый снарядами «Красной горки» мятежный отряд Балтфлота; немцы вроде как дали убежище командам. Многозначительно молчат Англия и Франция; тучи всеевропейской войны собираются всё гуще. А немцы — что немцы? Тянут время да укрепляются на Днепре. При одной мысли о том, как форсировать эту реку, у Федора мурашки бежали. Тут кровью не то, что умоемся, тут в крови утонем.

Но Государь медлит, и Фёдор тоже понимал, отчего. Страна к войне не готова. Множество кадровых офицеров выбито, а которые живы — многие утратили доверие, пойдя на службу к большевикам. Гвардия погибла под снарядами германских линкоров, её надо формировать заново. Запасы во многом исчерпаны, немало складов сгорело или разграблено. И тут новая война!.. В то время, как у немцев всё в порядке, потери, что они понесли прошлой осенью, относительно невелики. Австрийские же войска и вовсе свежи. А тут ещё и поляки. Да и финны не подарок. Тем более, что лейб-гвардии Финляндский полк в полном составе изменил присяге и ушёл за границу, в Териоки.

Нельзя воевать. И нельзя не воевать.

Эх, эх! Ум за разум заходит. А тут ещё и друзья начали расходиться — подали в отставку Лев Бобровский и, что самое печальное, Петя Ниткин.

Это было как обухом по голове.

— Петя! Ну как же ты так?!

— Да не военный я, Федя, не военный! — несчастный Петя чуть не плакал, словно и не грудь в орденах и не боевой офицер. — Забыл, что ли? Дядя-опекун меня в корпус определил!

— Да какая разница, кто определил!.. Ты офицер, Петь, из лучших! Ты головой думать умеешь!

— Умею, — без ложной скромности согласился Петя. — Но думать много где надо, Федя. И вот с тех пор не даёт мне покоя одна идея…

— Это какая?

— Узнаешь, — загадочно посулил Петя. — И будешь доволен, обещаю.

Ленинград 1972/3 — Петербург 1915/6

…Все приготовления были закончены. В Лениграде медленно и тягуче приближался к концу 1972 год. Хороший год, спокойный. В этот год появились такие фильмы, как «А зори здесь тихие» Ростоцкого и «Печки-лавочки» Шукшина, «Горячий снег» и «Руслан и Людмила». «Укрощение огня» и «Золотые рога». Заключены договоры с США об ограничении систем противоракетной обороны и об ограничении стратегических вооружений. Сыграна была хоккейная Суперсерия. Летом, правда, случилась засуха и многочисленные пожары, в том числе торфяные, но Ленинград этим практически не затронуло.

И вот этот год кончался. У Николая Михайловича и Марии Владимировны всё было готово. Юлька должна была отвести их с Игорьком в 1909 год, после чего, побыв там некоторое время, они бы вернулись обратно. Так, на два дома, они продолжили бы жить до момента, пока не вернётся Юлькина мама. Маме Юлька собиралась всё рассказать, после чего они бы вдвоём решили, что делать — оставаться ли тут или отправиться в другой поток.

Откровенно говоря, Юльке больше нравилось «там». Телевизор она не смотрела, кино, конечно, любила. Но в кино можно сходить и в своём потоке.