Алексей заводчик

Первый раз я увидел Алексея лет шесть тому назад.

Выйдя осенним вечером на улицу деревни, я заметил у двора сапожника Вавилы толпу народа. Кое-кто из мужиков, бабы и ребятишки собрались у избы сапожника, и между ними то и дело слышались взрывы веселого смеха. Меня затронуло любопытство, и я направился к этой толпе. На вопрос мой, что тут делается -- мне объяснили:

– - Вавила себе работника привел, такой ухарь -- отойди-пусти! Послушай-ка, что он говорит.

Вавила и новый работник его сидели на завалинке избы. Вавила был так пьян, что еле голову на

плечах держал, но работник был трезв. Это был молодой еще парень, лет 19-ти на вид, худой, с грязным цветом лица и одетый в какие-то лохмотья не-деревенского происхождения. Он держал себя довольно бодро, говорил развязно, хотя при внимательном взгляде на него и можно было заметить, что эта развязность как будто неискренняя, напускная. Когда я подошел туда, он свертывал себе из газетной бумаги папироску.

– - Где он такого отыскал?
– - спросил я.

– - Должно быть, чорт нанес, -- крикнула на мой вопрос жена Вавилы, худая, забитая нуждой и заботой, женщина, стоявшая тут же и видимо крайне недовольная тем, что муж привел к себе такого работника.
– - Яковлевский бобыль, -- добавила она.
– - Из Москвы по этапу пришел. Пропился там, вот и пригнали сюда выхаживаться.

– - Молчи! Тебе говорят -- молчи!
– - бурчал, топая ногой на жену, Вавила.

– - Была неволя молчать!
– - не унималась баба.
– - Тебе-то все равно, а мне-то, небось, достанется: может быть, он и работать-то ничего не умеет, а я гоношись тут, стряпай на вас да обшивай, обмывай вас, -- какая сласть подумаешь!

– - Ну, это ты, тетка, зря городишь, -- проговорил вдруг работник.
– - Как это так я работать не умею! Да ты таких мастеров-то сроду не видала. Мы от скуки -- на все руки: сапоги точать, головой качать, -- мы все могСм, -- и вдруг умышленно упирая на букву о, работник добавил скороговоркой: -- и избу срубим, и печку складем, трубу выведем, -- только дым-то хоть мешком выноси!

В толпе захохотали.

– - Ай-да мастер! Эти уж смастерят, что надо. И где он только обучался?

– - Дома; знамо, в люди не отдавали, сам до всего дошел, -- серьезным тоном ответил парень.

– - А где у тебя дом-то?

– - В Москве… Просто дворец, а не дом: три кола вбито, небом покрыто, светом огорожено, да со всех сторон землей обложено.

В толпе опять раздался смех; потом послышался новый вопрос:

– - Что ж ты, так там жил, али делом каким занимался?

– - Делом занимался: завод вел.

– - Какой же завод?

– - Перегонный: перегонял водку из бутылки в глотку, -- дела хорошо шли.

При этих словах некоторые бабы завизжали от хохота; засмеялась даже сердитая жена сапожника и, плюнув, проговорила:

– - Вот он какой нагрешник, и жди от него путного!

И сказавши это, баба повернулась и скрылась на крыльце.

– - Что же это ты в такой жизни и не ужился, ведь вСна там как хорошо?

– - Такая линия подошла: оплошал -- прохворал, Бог обидел -- пропился!
– - ответил работник, и этим вызвал новый взрыв хохота.

С другого же дня парень стал сапожничать у Вавилы. Работать он умел и работал усердно. Гулял он только в праздники, и очень скромно: выйдет на улицу, подойдет к молодежи или мальчишек вокруг себя соберет, споет им какую-нибудь песню, расскажет что. На раcсказы он был мастер. Он знал немало сказок, историек, случаев из московской

жизни, иногда правдивых, иногда вымышленных им; он и делился со всеми, кто только желал его слушать. За это его, нельзя сказать, чтоб полюбили, но все встречались с ним с удовольствием, особенно молодежь. Она окрестила его прозвищем "заводчик", имеющим двоякий смысл: во-первых, намекало на то, что он всегда "заводил" что-нибудь интересное, то есть шутник, затейник; во-вторых, оно говорило и то, что он был, по его словам, содержателем завода, на котором перегоняли водку из бутылки в глотку; и этим прозвищем все стали звать его. Алексей на это не обижался и охотно отвечал, когда его звали только по одному прозвищу.

Однажды зимой, от нечего делать, я зашел посидеть к Вавиле. Вавила с заводчиком были заняты сапожною работою, жена Вавилы помещалась на коннике за пряжей. Все были поглощены делом, но прилежнее всех занимался им заводчик. Он очень усердно наколачивал каблук. Я не удержался, чтоб не сказать жене Вавилы:

– - Ну, вот, ты тогда беcпокоилась, что он работать не будет, -- гляди, как старается.

– - Теперь-то сама вижу, что мастер, -- проговорила баба и усмехнулась.

– - Небось, не подгадим!
– - весело воскликнул Алексей.
– - Коли что умеем, сделаем за первый сорт.

– - А ты еще что можешь делать-то?
– - спросил я.

– - Водку пить, табак курить, мало ли что, -- попрежнему весело проговорил Алексей и, отшвырнув от себя законченный сапог, принялся за другой.

– - А работы никакой еще не знаешь?

– - Вот захотел, работы еще! Одну знаю, и то хорошо; слава Богу, что этой-то кое-как выучился.

Я заметил, что в тоне, каким были произнесены эти слова, слышалась деловитость, и решил воспользоваться этим -- завести серьезный разговор. Мне хотелось узнать, как он рос, чем занимался в Москве, и, не откладывая намерения, я сейчас же закинул вопрос о том, где он родился.

– - В Москве я родился, -- ответил на мой вопрос Алексей, и по лицу его пробежала какая-то тень.
– - Старики-то мои смолоду туда перебрались, я там и родился.

– - Зачем же старики-то перебрались в Москву?
– - спросил я снова.

– - На легкую работу да вольные хлеба! Не понравилось им в деревне жить, вот они распродали все, да и отправились в Москву. Сперва-то на место приделились, в людях жили; а в людях жить -- надо всякому служить. Пожили-пожили они -- не понравилось им это, задумали они свое дело повести. Собрали деньжонок, переехали на Хитров; отец начал там квасом торговать, а мать фатеру сняла да жильцов пускать стала.

– - И теперь они этим делом занимаются?

– - Куда тут, и помину от этого не осталось.

– - Отчего же, или невыгодно?

– - Куда тут не выгодно! А видно не судьба Макару коров доить: ко всему нужна привычка -- что торговать, что еще; а у них откуда она возьмется? Там прозевал, здесь проморгал, ну, все на шею да на шею, а тут стала полиция придираться да допекать: чистоту спрашивает. Знамо, кто опытный-то, тому и полиция не страшна, он знает, как ладить с ней: сунет околоточному на штаны -- и вся недолга; а нашим-то это невдомек -- ну, на них, знамо, чуть что -- сейчас штраф. Штраф да штраф, они с горя-то на водочку стали налегать. Сегодня штраф, завтра торговать не пускают, послезавтра пьяные, а там какая-нибудь незакрутка, ну, дело-то в упадок да в упадок -- и прогорели они; закрыли торговлю и фатеру не по силам стало держать.