Аленкин клад. Повести
Шрифт:
А в печи бушевал и бушевал ураган живого огня. Владимир еще раз через гляделку посмотрел в печь. Сталь, слепящая, как южное солнце, подернулась голубоватой рябью. Она с каждой минутой светлела и светлела.
— Это выгорает углерод, — объяснил мне Вячеслав Нечмирь. — Скоро начнется выдача плавки.
Приближение плавки. Это поистине святые минуты. Первый подручный сталевара Фарид Яхеев с пикой в руках занял свой пост на площадке рядом с леткой. Мостовые краны в стальных руках поднесли ковши. Электровозы с новыми составами руды, известняка, металлолома стоят на исходных рубежах. Машинист заправочной машины опробует пневматику. Владимир следит в оба за порогами. В эти минуты он живет одним: не дать
Взята еще одна проба. Владимир смотрит в ложку. Сталь в ней цвета молнии. Он ее пробует на «искру» и еще раз заглядывает в печь. В залитой сталью ванне исчезла сизовато-фиолетовая зыбь. Ему все понятно: сталь сварилась.
На железной лестнице простучали шаги мастера производства Алексея Подпрядова. Миллионную тонну стали бригада Литвинова варила по его рецепту. Алексей Подпрядов сиял. Еще бы! Процентное содержание химических элементов в готовой к выдаче стали сошлось с точностью аптечных весов.
Выдача миллионной тонны стали на двенадцатой печи длилась минуты. Но какие минуты! Сталевары и подручные на своих постах мне казались похожими на боксеров, вышедших на ринг. Каждый из них в любую секунду готов был принять мгновенное и точное решение.
…Огненная река высушила в цехе воздух до хрустального звона. Я раньше не верил, что расплавленная сталь имеет свой особый, ни с чем не сравнимый голос. На двенадцатой мартеновской печи я услышал ее настоящую песню. Сливаясь по желобу в огромный ковш, она пела спелым колосом ржи, шепталась голосами влюбленных, рокотала моторами тракторов, с хрустом врезалась лемехами плугов в целину, звенела турбинами реактивных самолетов, шумела винтами кораблей на океанских просторах… Велика и могуча эта песня!
Памятные события в жизни наш народ по русскому обычаю отмечает за семейным столом. День выдачи миллионной тонны стали для бригады Владимира Литвинова, как и для всех металлургов завода, был настоящим праздником. О своей победе они доложили телеграммой-молнией Центральному Комитету Коммунистической партии Советского Союза и Министерству черной металлургии СССР. А когда над городом опустились сумерки, литвиновцы дружно, как на смену, собрались на квартире бригадира.
Богатый стол ребятам показался «плохо» сервированным, с «кривыми» ножами, «рогожевой» скатертью… Критику гостей Владимир признал объективной, пригласил их пройти в зал, где стоял сверкающий рояль, и, подмигнув жене, осведомился:
— Чем могу искупить вину?
— Песней «Есть на Волге утес», — выразил желание бригады Фарид Яхеев.
Жена Владимира вступление этой песни проиграла мягко, с душой. Чистая мелодия, как теплый весенний ветерок, освежила чуточку уставшие лица ребят. Владимир на какой-то миг задумался о том вечере, когда ему обида на сцене сдавила горло, вздохнул полной грудью, и его сильный, красивый голос, раздвинув стены квартиры, полился свободно, неудержимо.
Русская народная песня унесла ребят на дикий волжский утес. Один из них, подставив вольному ветру лицо, любовался с утеса залитыми солнцем далями, другой с орлиной высоты видел, как вверх по широкой реке идут казацкие струги громить угнетателей народа, третьему мягкие подлокотники кресла казались камнем-гранитом, который и поныне хранит всезаветные думы Степана… А вольная песня набирала высоту, летела все дальше, и ребята верили, что нет и не будет в мире такой силы, которая свяжет ей крылья.
Приглашать гостей за стол хозяевам пришлось еще одной песней. Литвиновы пели ее всей семьей: муж, жена и сын. Бригада покорилась и подняла бокалы с шампанским. Застольная речь, как издревле водится на Руси, за старшим.
— Братцы! — предложил Владимир. — Выпьем
Тост хозяина гостям пришелся по душе.
Жаркий экзамен
Раскатистый взрыв залихорадил цех. В лобовое стекло операторской кабины, защищенное мелкой сеткой, со свистом ударили куски сизой окалины и, натолкнувшись на преграду, с шуршаньем посыпались вниз. За первым взрывом прогремел второй. Я растерянно взглянул на старшего оператора блюминга Алексея Лобанова. Он, сидя в мягком кресле, спокойно переключал командоконтролеры. Мое замешательство первым заметил манипуляторщик Геннадий Брагин и, добродушно улыбаясь, пояснил:
— Страшного ничего нет. Это взрывается окалина.
Сверкающие матовым блеском рольганги несли и несли
на железных плечах раскаленные добела слитки стали. Алексей Лобанов и Геннадий Брагин подавали их под огромные, вертящиеся с бешеной скоростью обжимные валы блюминга. Многотонная махина сдавливала эти слитки, с глухим урчаньем протаскивала вперед, возвращала назад и, натужно завывая, отфыркивалась облаками пара.
Могучую песню блюминга минут через пять подхватили прокатные станы, и она перекатистым гулом разлилась по обжимному цеху. Алексей за четверть века привык к этой песне, как дирижер к хорошо сыгравшемуся оркестру. В стальной симфонии блюминга ему знаком каждый аккорд. Зазвенели чуточку громче обычного задние подающие рольганги — включает селектор и советует оператору нагревательных колодцев не нарушать интервал подачи. Забасил надрывно верхний обжимной вал — новый приказ: «Подогрейте слитки!»
Команды старшего оператора — закон. Да иначе и нельзя. Обжим плохо прогретых слитков того и гляди породит брак, перегрузит двигатели, повысит до предела давление на валках… Все это может привести к аварии. Простой блюминга — это остановка всех прокатных станов. Тут уж, как говорится, на старшего оператора весь завод смотрит.
Математики утверждают: старший оператор блюминга за смену делает семьдесят пять тысяч оперативных переключений. И это действительно так. Но мускульные усилия людей в скором будущем возьмет на себя автоматика. Первые электронные помощники человека уже появились на блюминге. Работают они безотказно, но «соревноваться» с операторами пока не могут. Ученые прямо в цехе проверяют созданную в институтах аппаратуру, выявляют ее дефекты и шаг за шагом приближают тот день, когда операторы станут контролерами электронной техники.
Семьдесят пять тысяч оперативных переключений. Выходит, человек — автомат? Нет, на блюминге он не придаток огромной машины. Его труд «паузируется» через каждые два часа. Отработает Алексей Лобанов сто двадцать минут, управление блюмингом передает подменному оператору. Во время «паузы», которая продолжается час, он может в тихой комнате выпить стакан чаю, отдохнуть, принять душ…
Старших операторов блюминга «северной Магнитки» многие рабочие в шутку называют «аристократами». Такое же Заключение об их профессии делают и зарубежные гости. На заводе они бывают часто. Интерес к работе советских металлургов проявляют повышенный. Особенно этим отличаются визитеры из капиталистических стран.
— Наша производительность труда, — рассказывает Алексей Лобанов, — не дает им покоя.
Понять господ капиталистов не трудно. Мощь любого государства в наш век зависит от многого, измеряется производством стали. А сталь, как говорил на встрече с череповецкими металлургами Алексей Николаевич Косыгин: «Это — хлеб. Это — мир».
Стомиллионную тонну стали бригада Владимира Литвинова выдала еще в декабре 1967 года. Вот и беспокоятся господа капиталисты. Приедут на завод и сразу разговор о производительности труда заводят. На стан или блюминг придут — тонны проката подсчитывать начинают.