Аленкин клад. Повести
Шрифт:
Иванов закурил, помолчал и тихо добавил:
— Ездил я недавно в Шахты. Помню, в сорок втором там преградили нам дорогу женщины с детьми на руках и в голос: «На кого ж вы нас спокидаетэ?..» Двое суток мы дрались за Шахты. Танками нас, изверги, смяли. Я ведь на войну попал мальчишкой. Шестнадцатый мне в ту пору шел…
II
…Константин Иванов, возвращаясь с отцом на лодке с рыбалки, босыми ногами упирался в прохладное днище «Ласточки» и сильными гребками
— Летчиком, значится, думаешь стать? — уточнял отец.
— Истребителем.
«Возьми теперь Костю голой рукой — ошпаришься! — завидовал сыну Александр Федорович. — А давно ли я его шпандырем драл? То по верхним перилам железнодорожного моста на руках ходил, гопник, то с них вниз головой в Шексну мырял… Все с хворобой какой-то высотной боролся. Эх, сынок! Мне бы твою долю. Да я бы в первые механики на пароходе вышел!..»
Александр Федорович раскурил трубку, задумался. С высоты прожитых лет половина жизни ему показалась длинной ухабистой дорогой. И тянулась она точно в дремучем лесу. В молодости он гнул спину на клочке земли, и лес валил, и плоты по Шексне гонял… Но нужда-злодейка не отступала. Только на пароход было кочегаром нанялся — империалистическая война грянула.
Домой Александр Федорович с империалистической вернулся с тремя крестами на груди и с осколком в легких. Тешил себя надеждой: «Можа, кобыленку дадут. Землицы рожалой десятинку…» Не век же ему, слуге царя и отечества, бедовать. Думы — думами. Жизнь — жизнью. Мать георгиевского кавалера с сумой по миру ходила, отец и сестренки умерли от голода… А власти? Пьяный староста, когда к нему пришел русский герой дровишек казенных выпросить, заспорил с писарем: «Хошь невидаль поглядеть? Вот ему, Лександру-то Иванову, я жалую телегу дров. И ён, Лександр-то, телегу с дровами на взлобок вывезет! Мерину не взять, ён — попрет! Правда, Лександр?»
…Солнце выкатилось из-за стены зеленых елей. Шексна подернулась белесой дымкой. Александр Федорович за короткий путь к пристани вспомнил, как хватил старосту табуреткой по голове; вспомнил острог, побег, первый отряд череповчан-красногвардейцев в Смольном, земляка Антина Берестова, который со слезами на глазах читал святые для мужиков слова: «Помещичья собственность на землю отменяется безо всякого выкупа…»
Тревожный гудок пассажирского парохода у причала развеял мысли Александра Федоровича. Белоснежного красавца поддержали буксиры, самоходные баржи, лесовозы…
— Чего это они заголосили? — удивился Константин. — И люди заметались.
Александр Федорович, прислушиваясь к громкоговорителю на пристани, покачнулся в лодке. Константин тоже опешил: диктор сообщил о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.
В первые дни войны Константин Иванов заменил на железнодорожной электростанции ушедшего на фронт кочегара. Днем он кормил дровами и торфом ревущую топку котла, но вечерам
Люди в суровых испытаниях мужают быстро, решения принимают твердые. Так поступил и Константин Иванов. В августе сорок первого он принес в Череповецкий горком комсомола заявление с просьбой направить его на фронт.
— Тебе только шестнадцать, — возразили в горкоме.
— А сколько было Павке Корчагину? Аркадию Гайдару?..
Горкомовцы остались неумолимы. Константин Иванов в тот же день появился в военкомате:
— Не пошлете на фронт — убегу!
Военком тоже отказал: ты, мол, для армии зеленоват, кино и настоящая война — это не одно и то же.
Константин Иванов не сдавался.
— Хорошо! Мы пошлем тебя на фронт, а в кочегарку кого?
— В кочегарку? — повеселел юноша. — Отец заменит. Я с ним уже договорился.
— Отец? — задумался военком — и новую преграду: — А торф, дрова кто будет заготавливать и возить в котельную?
— Отец сказал, матка управится.
Военком пошел на последнее:
— Не выдержишь.
— В кочегарке по две смены стою.
— Не о силенке толкую. Бойцу на фронте железная стойкость нужна.
— Выдержу! — поклялся Константин. — Честное комсомольское, не дрогну!
Ряды защитников столицы сильно поредели. Приказ Ставки Верховного Главнокомандования краток: продержаться на Волоколамском шоссе до подхода подкрепления. На заходе солнца доброволец был ранен. Санитары попытались юного солдата отправить в медсанбат. Он отказался оставить пулемет и двое суток истреблял метким огнем захватчиков.
Подвиг шестнадцатилетнего комсомольца Константина Иванова Родина отметила орденом Красного Знамени.
…Бои под Москвой, Тулой, Орлом, в Донбассе… Не забыть солдату-добровольцу и отступления по дорогам Тихого Дона, Кубани, Ставрополья. В тучах пыли, которая не успевала оседать за короткую летнюю ночь, он с боевыми друзьями шел и шел к горам Кавказа.
Ох, и тяжкими были те дороги! Не легким оказался путь и через Клухорский перевал.
— Крепись, сынок! — подбадривал комсомольца падающий от усталости командир полка Цумбар. — Впереди у нас еще много боев.
И молодой солдат крепился.
В личной библиотеке Константина Александровича Иванова хранится карта военных лет. Красные линии на ней стрелками упираются в десятки городов и населенных пунктов России. Я долго рассматривал боевую реликвию и, остановившись на кружочке, который нанесен севернее Днепродзержинска и датирован 25 сентября сорок третьего года, заинтересовался цифрой 30.
Тридцать дней мы дрались на этом пятачке, — объяснил Константин Александрович. — Собираюсь памятник там поставить своему другу Васильку.