Аленький цветочек
Шрифт:
Это был планетарный пояс могущества. Благодаря силе, Текущей постоянно в кольце, посвящённые могли путешествовать во времени и пространстве. Около великих камней проводили жизнь святые волхвы, люди высшего посвящения, познавшие тайны мироздания и суть вещей. Прибывший ученик совершал омовение и постился. Посвящение совершалось, когда его – или её – духовному оку представали в пространстве врат двенадцать Сил, двенадцать Ботов, а над каменным кругом – единый вихрь их взаимоперерождений. Отныне и до конца земной жизни ученик обретал способность видеть незримое. Самым просветлённым жрецы предоставляли выбор – возвращаться кудесниками на родину либо остаться в Лукоморье и со временем войти в их число…
Вольно и безмятежно струился в те века извечный круговорот бытия – смерти, рождения, зимы и вёсны… И в
Перед глазами Виринеи, той, из странного сна, проплывала тысячелетняя история, однако события дней минувших казались на удивление знакомыми. Как если бы она сама побывала за Рипейскими горами и слышала гул ветра среди священных камней, разговаривала с мудрыми, полными достоинства жрецами… Древний океан гремел ей в уши торжественной музыкой, и она понимала, о чём плещутся волны, её тело трепетало магическими токами, что струились от окрестных скал – ведь здесь, именно здесь когда-то стоял священный пояс Силы… Наконец Виринея, та, из «сна во сне», сладко потянулась, приоткрыла глаза и, поднявшись с уютного мехового ложа, медленно пошла по едва заметной тропинке. Справа высилась отвесная скала, впереди виднелся зелёный холм. Среди каменистых варак он казался клочком иного, давно ушедшего мира, а венчала его древняя, невозможно древняя ель. Ствол её был расщеплён ударом молнии, корни подмыты и казались щупальцами исполинского чудища, напрягшимися в ожидании добычи. Чуть зазеваешься – схватят и затащат под землю, в холодный мрак, в промозглую глубину, откуда нет выхода… Виринея подошла к лесному страшилищу и, не убоявшись корней-щупалец, ласково погладила их. Ощутила ответный трепет-приветствие – и стала пробираться между ними вперёд…
Будильник прозвенел, как всегда, некстати, и, как всегда, оглушительно. Японская электроника была отрегулирована так, чтобы создавать тембр, максимально противный для человеческого слуха: соответственно, не требовалось особенной громкости, дабы «клиент» вскочил как водой из ведра политый. Виринея мгновенно села в постели, нашарила будильник и заткнула его, в очередной раз удержавшись, чтобы не расшибить о стенку вагончика. Только скотина Гринберг мог сделать ни в чём не повинной девушке подобный презент! На Восьмое марта… в щёчку целовал, паразит.
Виринея набросила халатик и с полотенцем через плечо поплелась туда, куда и сам царь-батюшка изволили пешочком ходить. Сортира и могилы не избежит никто… В сторонке, неподалёку от бани, скудинская команда делала утреннюю зарядку, разогревалась перед пробежкой. Парни ломались, махали руками, задирали ноги. «Гамадрилы!» – привычно подумала Виринея, но задержала шаг и продолжала смотреть. Все жилистые, мускулистые, волосатые… Как есть гамадрилы. А впрочем… Когда они, помнится, несколько километров почти без отдыха несли её на руках… И Гринберг, Гринберг. Здорово он, кстати, дрался вчера… Виринея улыбнулась, приветственно помахала мужикам и скрылась за дощатой, добротно сколоченной дверцей. Обрывки сна плавали в голове, никак не желая соединяться в осмысленную картину, и для того чтобы с ними разобраться, требовались уединение и покой.
В очередной поход выступили сразу после завтрака, не дав пище толком усвоиться. Путь лежал за озеро Охотничье, к так называемому женскому сейду, в места труднодоступные и мало изученные. Изредка там появлялись туристы, но, не задерживаясь, проходили дальше. Смотреть особо не на что – горы, скалы, мёртвые с виду камни… Уж что говорить, Охотничье озеро – это не открыточный Гейрангер-фиорд, куда можно попасть на комфортабельном лайнере, а к лучшим точкам обзора ведут ухоженные автодороги… Здесь, однако, Россия, всё пешедралом. Научного оборудования было, как водится, под завязку, но помимо этого Скудин своих вооружил, и как следует. Когда где-то рядом бегают зэки с «Калашниковыми», так-то оно спокойнее. Зря ли гласит народная мудрость: чем в кобуре тяжелее, тем на душе легче.
Дорогу Иван знал. Уже к обеду он без проблем нашёл в путанице горных кряжей камень-менгир. На него достаточно было посмотреть один раз, чтобы понять, почему именно сюда приходили просить
– Да, явно фаллический [144] культ, – деловито прокомментировал Звягинцев. – Великолепный коррелянт древнегреческих герм… [145]
Настроение у него было неважным. Вот уже третий день он никак не мог дозвониться до Володи Гришина. Дома никто не подходил к телефону, а по рабочему – короткие гудки. Ни дать ни взять кто-то намертво завис, запутавшись в паутине Интернета. Электронная почта, кстати, тоже никакого ответа не приносила…
144
То есть имеющий отношение к мужскому плодородию.
145
От греч. herma – «подпора, столб». В Греции и её колониях гермы ставились на дорогах для указания расстояний. Они представляли собой столбовидный стержень с тщательно изваянной головой Гермеса (отсюда название) и подчёркнуто выраженным мужским органом. Изготавливались в соответствии с тщетельно разработанным ритуалом.
Развернули аппаратуру – уже без особо радужных, впрочем, надежд. Измерили всё, что измерению поддавалось, пощёлкали фотоаппаратом, тут же присматривая на маленьком дисплейчике отснятые кадры – не появится ли опять какая тень ниоткуда?.. Потом развели костерок, разогрели тушёнку… В небе не было ни облачка, лежать на тёплом приветливом мху оказалось до того приятно, что Виринея, разомлев на солнышке, совсем было задремала у огромного замшелого валуна…
…И внезапно поймала себя на мысли, что камень этот она уже видела раньше! Где?!! «О тебе узнал я во вчерашнем странном сне…» Всё правильно, всё сходится! Вот и отвесная скала – высоченный, отполированный ветрами утёс… «Мама дорогая!» – чувствуя, как забилось сердце, Виринея поднялась, прошла каменистым, поросшим кустарником дном лощинки… и увидела впереди холм с огромной реликтовой елью на вершине. Макушка исполинского дерева была срезана – скорее всего, молнией… «Вот это да, подруга, вот это приехали!..»
– Лев Поликарпович, Лев Поликарпович!.. – Виринея развернулась и, начисто забыв про травмированное колено, изо всех сил рванула назад. – Нашла, нашла! Эврика!!!
На глазах девушки блестели слезы вдохновения и восторга. Не каждый день вот так сбываются сны!
– Ну что там? – Звягинцев нетерпеливо косился на Веню, колдовавшего у приборов. Потом не выдержал, подошёл ближе, глянул сам. – Чёрт знает что такое! Ну-ка, смени диапазон!
В его голосе слышалось безмерное удивление.
– Тоже зашкаливает. – Веня щёлкнул крохотным тумблером, снял запотевшие очки, вновь надел, почесал затылок. – Вот это я понимаю поле…
– И у нас то же самое, – вроде как с гордостью подтвердил Альберт. Подмигнул Виринее… и, снова глянув на прибор, присвистнул. – Впрочем, уже не зашкаливает… Э, техника, ты чё дуришь? Господи, да никак скис?..
– У нас тоже гавкнулась, – доложил Веня торжественно.
Они расположились на холме у хвойного раритета, который при ближайшем рассмотрении оказался ещё огромней, чем издали. Сущий Александрийский столп. Алик предположил было, что ёлочка видела самого царя Петра, Виринея же с загадочной уверенностью заявила – какого Петра, а фараонов не хочешь?.. В любом случае это был действительно раритет. Чудовищный ствол был расколот ударом молнии, корни с одной стороны подмыты и казались щупальцами хищного доисторического чудища. Именно между ними приборы и зарегистрировали наличие хода, ведущего глубоко под землю. Потом стали дружно зашкаливать, сбоить… и наконец доблестно вышли из строя. Только экстрасенсорные рамки, проверенные тысячелетиями, не подвели и как бешеные вертелись в руках у Альберта.