Алеш и его друзья
Шрифт:
«А чем? — поинтересовался Мирек — Будем петь колядки или лить свинец, да?»
«Вы с этими рождественскими обычаями, того и гляди, свихнетесь», — усмехнулся Ченда.
«Давайте бросать ботинок, — предложил я здраво, — это ведь тоже рождественский обычай, так, по крайней мере, утверждала учительница».
«Я не очень уверен, что бросаться ботинками — это рождественский обычай», — задумчиво произнес Алеш.
«Мирослава так говорила», — настойчиво повторял я.
Вообще-то о рождественских обычаях нам мало что известно. Но если тебе что-то
Но все же уразумели, что в старину девушки, гадая, бросали башмаки через голову, и если он указывал носком наружу, значит, девушка в будущем году выйдет замуж, а если носком внутрь, значит, ей не светит. Все это с отвращением сообщил нам Алеш со слов дежурной информационной службы.
«Лучше всего бросать ботинки друг в друга», — проворчал Мирек.
«Еще что-нибудь разобьем, — усмехнулся Алеш. — Знаете что? Плевать нам на этот девчачий обычай, давайте лучше соревноваться — каждый бросает ботинок пять раз, кому удастся больше всех бросить ботинок носком наружу, тот и победитель».
«Неплохая идея», — сказал я.
«Годится», — согласился Ченда.
Мы помчались в прихожую за обувью и выстроились в комнате рядком лицом к двери и спиной к окну.
«Внимание! Начали!» — крикнул Алеш.
Все бросили ботинки через голову.
Лучше всех оказался бросок Мирека — не каждому удастся сбить одним ударом сразу три цветочных горшка.
Наши с Чендой ботинки шваркнулись о стекло, Алсшев — попал в клетку с попугаем. Болтливая птица перепугалась и принялась нас невразумительно ругать.
Чистый «носок» удался только Миреку, и он удовлетворенно заявил: «Один ноль в мою пользу, я веду».
«Да, ведешь, — согласился Алеш, — только подбери и приведи в порядок эти бедные цветы».
К счастью, горшки не разбились, потому что под окном был толстый ковер, зато из них вывалилось немало земли и сломался один цветок, его склеили лентой, и Алеш заявил, что бабушка близорука и наверняка ничего не заметит.
«Все равно, — сказал Ченда, когда мы пропылесосили ковер и привели цветы в порядок, — в следующий раз нужно быть внимательнее и принять необходимые меры предосторожности, иначе наша игра затянется до самой полуночи».
И правда, последствия первого броска мы устраняли более получаса.
«Снимем цветы и откроем окно», — предложил Алеш.
«А зачем его открывать?» — удивился Ченда.
«Слышал, как стекло дребезжало? — спросил Алеш. — В другой раз оно наверняка не выдержит».
«А если ботинок вылетит на улицу?»
«Не вылетит, — уверенно заявил Алеш. — Когда знаешь, что окно открыто, будешь внимательнее и не больно-то станешь размахиваться. — И на всякий случай добавил: — Только ненормальный может выбросить ботинок на улицу, зная, что окно открыто».
Ченда замолчал, а у нас с Миреком не было никаких возражений против Алешевого предложения.
«Внимание! — провозгласил Мирек. — Начинается
Броски получились удачнее. У меня и Мирека оказались «носки», у Ченды и второй бросок не получился, а Алеш в изумлении воскликнул:
«Где мой ботинок?»
Честное слово, четвертого ботинка не было! Мы тут же кинулись к окну.
Под окном стоял прохожий, у ног его лежал зонтик, одной рукой человек схватился за голову, а в другой держал Алешев ботинок. Прохожий смотрел наверх и был погружен в глубокое раздумье: должно быть, размышлял, как получше с нами разделаться. Вроде людоеда, который долго решает, как ему съесть белого человека — с перцем или с чесноком?
Мы мигом отскочили от окна.
«Ну, Алеш, — сказал Ченда, — только ненормальный выбросил бы ботинок в окно, зная, что оно открыто».
Эта рождественская история снова напомнила нам Алеша, и на душе у нас стало мрачно. Между тем нас легонько, словно от ветерка, стало познабливать от страха.
С экскурсии в Карлштейн мы приехали значительно позже, чем предполагали, уже темнело. А все по милости Мирека, потому что на наш поезд мы опоздали. У Мирека после обеда остановились часы, он поставил их, как уверял, по солнцу с отклонением плюс-минус полчаса.
Но солнышко плевать хотело на то, что Мирек испытывал к нему доверие, так что на вокзал мы попали не на полчаса, а на час позже, и более двух часов пришлось ждать следующего поезда.
Но пока нас это не беспокоило, мы не ссорились и даже радовались, что целую ночь проведем в клубе и дадим «Барахолке» имя.
В привокзальном ресторане мы купили бутылку пепси и торжественно двинулись к трамваю. Правда, до этого Мирек осторожно огляделся:
— Ха, родные края. Надеюсь, родителям не взбредет в голову прогуляться вечерком. Вот будет номер.
Мы с Чендой заволновались, но уговаривали друг друга, что вряд ли родители сейчас выйдут из дому, это же глупо.
— Представляешь, если бы я сейчас встретил папу! — зашептал Ченда. — Он бы мне устроил допрос: ты почему не на экскурсии? Значит, ты мне лгал! Признавайся! Бац!
Это слово, напомнившее о возможных последствиях разоблачения нашей изощренной хитрости, прозвучало в Чендиных устах столь убедительно, что мы на всякий случай предпочли красться вдоль стен домов, словно шайка злодеев.
Лишь возле клуба мы перевели дух.
— Надеюсь, за нами никто не следил, — сказал я с облегчением, и Мирек отпер дверь.
Было темно, мы зажгли на столе свечу, а Ченда потер руки, вытащил из рюкзака пепси и спросил нас с Миреком, как мы себе представляем церемонию наименования клуба.
— Очень просто, — сказал Мирек, — возьму бутылку пепси, трахну ее о дверь, а вы вдвоем заорете «ура».
— Минутку, — возразил я. — Во-первых, непонятно, почему именно ты разобьешь бутылку, а во-вторых, это делается не так. Когда дают название пароходу, никто не разбивает бутылку просто так, рукой, нужно привязать к ней веревку, веревку натянуть и отпустить, чтобы бутылка ударилась об дверь.