Алеша – путь к мечте

Ка Lip

— А потом? — Алеша видел отстраненный взгляд Назара, как будто он вернулся туда, в свое детство.

— Меня туда три лета подряд отправляли. Я так счастлив, как тогда там, наверное, никогда больше и не был, да и вряд ли буду… А потом. Я ведь учился хорошо, наверное, еще из-за лошадей учился, чтобы только на лето к бабушке отправили. Так вот, моим родителям сказали, что мне путевку дадут в "Артек" на все лето за хорошую учебу. Знаешь, как они счастливы были, гордились мной, на работе всем рассказывали, какой у них сын отличник, и что его в "Артек" отправляют… а я тогда даже плакал, когда просил их меня в деревню к лошадям отвезти. Но родители сказали, что я не понимаю своего счастья… мне тогда пятнадцать было, когда я в "Артек" приехал. Я никогда не задумывался, что такое тюрьма,

а вот когда туда попал, сразу понял это, что такое быть свободным и потом перестать им быть. Там нет свободы. Подъем со всеми, потом строем в столовку, дальше кружки какие-то по интересам, потом на море, затем опять в столовку, дальше опять общая программа для развития, и все это строем и главное, ты должен быть как все. Ходить как все, быть как все, смеяться как все, говорить как все. Речевки строем читать. Петь хором, ходить строевым шагом… Я пару дней это терпел, а потом меня аж тошнить начало… вот тогда я стал задираться к другим. Нарвался на пару драк, а драться я умел… меня после этих драк ребята постарше к себе взяли, и я с ними стал тусить. Убегал из общей этой коммуны, и к ним. Им это тоже было все противно, они, как и я, свободу любили. Там я пить начал, курить, ну и девчонки появились… И еще мы ходили драться. Просто так, чтобы боялись. Уже через месяц меня оттуда хотели домой вернуть, но оставили, думали, я исправлюсь, но я только хуже становился. Родители даже не поверили сначала всему, что обо мне преподаватели порассказывали им, а когда мое лицо все в синяках увидели, тогда поверили. Мама плакала, отец накричал на меня, но мне было уже все равно. До конца смены меня еле додержали, что я только тогда не вытворял. Одного урода так забили с ребятами, что его в реанимацию увезли… в общем, много всего было. Кстати, тогда в "Артек" эта Саманта Смит из Америки приезжала, ее Андропов пригласил. Наверное, поэтому меня и не выгнали, все были заняты сначала подготовкой ее приезда, потом самим ее приездом. К нам в лагерь столько шишек сверху понаехало, а мы сами себе были предоставлены и нормально развлекались, — Назар замолчал, смотря на рюмку так и не выпитой им водки, но не стал пить. — Потом осенью школа началась, но я уже другим стал. Там, в школе, хоть и учился хорошо, но в драки лез постоянно и с ребятами такими же стал водиться. А там выпивка, курево и телки. Больше я к бабушке не ездил… А когда школу окончил, в армию забрали… Я и сам хотел. Какой нормальный пацан без армии. Вот я с радостью и пошел, а меня сразу в Афган…

Опять повисла тишина. Назар вспомнил все то, что было там, в Афгане. Оно до сих пор в цветных картинках возникало в его памяти, и он даже по прошествии пяти лет не мог это забыть. Он вздрогнул от голоса Леши.

— Там страшно было?

— Да. Очень.

Он никогда это никому не говорил, он даже себе в этом не признавался, как же ему там страшно было. А вот сейчас сказал этому парню то, что так глубоко было скрыто в его душе. Сказал, зная, что Алеша поймет, не осудит, не посмеется над его слабостью, а именно поймет его.

— Ты не можешь это забыть?

— Нет…

— Может быть, позже ты забудешь. Ведь тяжело все это помнить.

Назар молча склонил голову, Леша лишь тяжело вздохнул. Он слышал из обрывочных рассказов ребят о том, как страшно там было, в Афганистане, сколько там было смертей и всего. И вот сейчас, видя перед собой Назара, он представил его в этом ужасе войны, где убивают…

— Я там в Бога сразу поверил… представляешь… — Назар все так же сидел, не поднимая головы, — там парень у меня на руках умирал, он мне молитвенник свой отдал, ему он уже не нужен был… Так я его весь наизусть выучил. Все молитвы знаю… когда по нам стреляли, я их все вспоминал и читал про себя… И легче становилось.

— Мне бабушка тоже говорит, что с Богом легче.

— Она права, я там это понял. Когда знал, что не один я, а он со мной…

Опять повисла тишина. Назар вспоминал этот затрепанный, пропитавшийся кровью молитвенник, который выпал у него при взрыве, и он его потом так и не нашел, но тогда он его уже весь знал наизусть. Вспомнил эти горы, солнце, чужую землю и о том, как молил Бога не дать ему умереть на чужой ему земле, как же он тогда

молил его об этом…

— Хорошо, что ты вернулся оттуда, — Алеша посмотрел на Назара и встретился с его глазами. Сейчас они были другими, в них не было этого волчьего взгляда, это были глаза человека, в которых была боль. Назар отвел взгляд. — Ты поэтому к Петровичу ездишь на конюшню, чтобы забыть все.

— Да.

Назар понимал, что только вот этот парень понял, почему он вернулся к лошадям. Ведь никто из его братвы этого так и не понимал. Все считали это его блажью, дуркой и снисходительно относились к его развлечению. Но никто из них не понял то, что понял Алеша, что лошади его душу лечили от того, через что он прошел. И только они дали ему силы восстановиться и жить дальше. Он перевел взгляд на рюмку водки, взял ее в руки и вылил в раковину.

— Знаешь, я с тобой даже пить не хочу, — Назар убрал бутылку "Смирнофф" в морозилку. — Тебе ведь завтра в школу вставать, — видя, как Леша кивнул, он сурово продолжил, — а ну, быстро спать.

— Я сейчас со стола уберу и посуду помою.

— Я сам уберу и помою. Что смотришь, это я тоже делать умею. Иди спать, — когда Леша уже вышел из кухни, он его окликнул. — Обидно было, что на соревнования не попал?

— Да… очень. Но я уже привык, это не впервые. Если есть те, кто платит, тогда Петрович меня снимает со стартов и им отдает лошадь. Но ведь будут еще соревнования, а я еще лучше подготовлюсь…

— Иди спать.

Алеша послушно пошел, даже не переча тому, что Назар теперь распоряжается в его жизни. Наоборот, ему было приятно, что есть тот, кто о нем заботится. Вот с этими мыслями и дурацкой улыбкой на лице он и заснул.

Назар еще долго сидел на кухне. Потом, убрав продукты в холодильник и вымыв посуду, тоже пошел спать. Сегодняшний разговор с Лешей, он был для него странно откровенным. Ведь обо всем этом: о своем детстве, лошадях, бабушке под Смоленском, он никогда никому не рассказывал, даже Наташке, на которой хотел жениться. Да и не смог бы он ей это рассказать, не поняла бы она его, а Алеша понял. Конечно, ведь и он такой же, тоже лошадьми бредит, тоже они ему силы жить дают.

Вот обо всем этом Назар еще долго думал, лежа на диване и смотря на блики на потоке.

* * *

Утром Алеша проснулся не только от звеневшего будильника, но и от вкусного запаха из кухни. Когда он, удивленный, появился на пороге кухни, то увидел накрытый к завтраку стол и Назара с ложкой и кастрюлькой в руках.

— Что замер? — видя растерянного пацана, спросил он. — Садись, сейчас завтракать будем. Ты ведь небось здесь один не завтракаешь, — видя ответ на бесхитростном Лешкином лице, он усмехнулся, — со мной это не пройдет. Садись, и пока все не съешь, не выпущу из-за стола.

Лешка быстро метнулся умываться и потом с аппетитом поглощал гречку с сосисками, мажа их горчицей. Еще они пили чай с приготовленными Назаром бутербродами с колбасой и маслом.

— Что, думал, я готовить не умею? — чувствуя на себе удивленные взгляды, спросил Назар. — Умею. Ну, конечно, не так, как ты. У тебя вкусно получается, супы особенно, да и все остальное. А я вот больше по-простому могу, сосиски отварить или пельмени, или яичницу пожарить.

Так, переговариваясь о незначительном, они позавтракали, и Алеша, быстро одевшись, побежал в школу. Сегодня у него опять должен быть длинный день — сначала школа, потом нужно съездить к бабушке, а потом на ипподром, лошадей поработать.

В школе в своем портфеле Лешка нашел бутерброды и расплылся в дурацкой улыбке, зная, что это Назар приготовил их для него и положил, пока он одевался, в его портфель.

На третьей перемене к нему подошел Генка, который, пихнув его в бок, заговорщически проговорил:

— Ты чего, влюбился? Колись, в кого? Я ее знаю?

Алеша растерялся от такого вопроса.

— С чего ты решил?

— Да ты как придурок ходишь с блаженной улыбкой на лице. А училка по русскому только с третьего раза до тебя докричалась. Ты так и сидел с этой улыбкой, пока она тебя к доске вызывала, а потом еще несколько раз переспрашивал, что она только что говорила. Короче, влюбился ты, и так все ясно. Будешь рассказывать, в кого?