Алеша – путь к мечте
Шрифт:
— Давай хоть чаю попьем, — предложил Назар, слыша, что всхлипы попритихли и стараясь этим отвлечь парня.
— Хорошо… я сейчас поставлю чайник… вот только ничего к чаю нет, — Алеша высвободился из этих объятий, смущаясь от того, что чувствовал в них и, спрятав глаза, произнес, — у меня хлеб белый в сумке остался и варенье есть бабушкино.
— Неси.
— Какое?
— Из китайки есть?
Леша улыбнулся, вспоминая, как давно в первый раз вот так же Назар пил у него чай с этим вареньем. Значит, ему оно понравилось. Странно, но Лешке было приятно, что Назар до сих пор помнит о варенье, и вообще
Они пили чай, еще раз обсуждая то, что сказали ветеринары по лечению ноги Вальхензея.
— Теперь у меня два хромых коня, — Лешка грустно улыбнулся, вспомнив Зяму.
— Ничего, зато, когда они поправятся, вот тогда у тебя будут два здоровых коня, да еще каких.
— Мне осенью в армию… я теперь не знаю, что делать с Зямой. И бабушка одна будет…
— Не переживай, — Назар с удовольствием откусил кусочек белого хлеба, обмакнув его в варенье, — в ЦСКА будешь служить. Я уже решил с этим.
Лешка аж чаем подавился. Попасть служить в ЦСКА было нереально. Это не только служба в Москве, но это еще и служба при лошадях и с лошадьми. То есть он автоматически становится действующим спортсменом Центрального спортивного клуба Армии. Он будет тренироваться, ему дадут лошадей клуба, и он будет выступать от клуба на соревнованиях. Это не служба в армии, а рай на земле для конника.
Но потом он вспомнил и погрустнел.
— А как же Вальхензее и Зацеп?
— К осени туда переставим. Там им два денника обещали оставить. Так же будешь их сначала лечить, потом работать, а мне все равно, где на коне кататься, буду в ЦСКА приезжать.
Видя восторг на лице Леши и, наверное, еще то, что он до конца не осмыслил происходящие, Назар поднялся и пошел к выходу.
— Тебе спать пора, а то сегодня слишком бурный день был. А я поеду.
Уже в прихожей, ошарашенный всеми этими событиями, Алеша нагнал Назара.
— Почему ты это все для меня делаешь? — бесхитростно спросил он и замер, увидев глаза Назара.
Назар молча смотрел на него. В этой прихожей, при неярком свете лампочки в абажуре на потолке, Алешка стоял слишком близко от него и чувствовал его дыхание, стук его сердца. Или это стук своего сердца сейчас он слышал?
Назар ждал этого вопроса и боялся его. Но сейчас он был не готов ответить и не готов вот так стоять напротив и чувствовать Алешу совсем рядом, только протяни руку…
Назар стал медленно поднимать руку. Он так хотел прикоснуться к его лицу, погрузить пальцы в эти светлые волосы и притянуть его к себе, чтобы, накрыв его губы своими, ответить на вопрос.
Еще секунда и это произойдет, и тут Назар увидел его глаза, такие наивные, детские, чистые…
Его рука замерла, он сжал зубы и, развернувшись, бросил через плечо:
— Просто так. Спать ложись. Поздно уже.
С этими словами он захлопнул за собой дверь. Спускаясь по лестнице, он чувствовал, как стучит его сердце и как темнеет в глазах от этого желания, которое было в нем. Но он никогда не погубит этого мальчика, и то, что у него внутри возникало к этому Лешке так и умрет вместе с ним. Этот мальчик такой наивный, добрый, светлый, его не должна коснуться грязь его неправильного порочного чувства. Он не сломает
Алешка очнулся от хлопка входной двери. Он в задумчивости побрел на кухню мыть чашки, пытаясь понять то, что сейчас чувствовал там, стоя в коридоре напротив Назара. Такое странное чувство и такое желание сделать шаг, чтобы приблизиться к нему, прижаться…
Эти мысли напугали его — как он может хотеть прижаться к Назару. Почему в нем возникло это желание, почему он так ждал, что рука Назара, которая так медленно тянулась к его лицу, прикоснется к нему? Почему он ждал, что Назар прикоснется к нему?
Алешка ничего не понимал из происходящего. Он не понимал себя и не понимал Назара.
Хорошо, что сегодняшний день принес просто переизбыток событий, и он, только прикоснувшись головой к подушке, сразу провалился в сон.
Окончание лета для Алешки прошло в неопределенном состоянии. С одной стороны, он обрел уверенность в завтрашнем дне, — это армия и прохождение службы в Москве, — все это не могло не радовать. И он был счастлив и, можно сказать, ждал того дня, когда его призовут и нужно будет приехать в ЦСКА. С другой стороны, два его любимых коня болели. Правда, Зацеп шел на поправку, и его теперь уже можно было рысить под седлом. И радовало то, что такую нагрузку он держит хорошо, не хромает, а это значит, что травма не дала последствий, и конь вернется в спорт. С Вальхензеем все только начиналось, весь долгий процесс лечения. Лешка тщательно выполнял все назначения ветврача и с педантичностью соблюдал все, что тот рекомендовал.
Малькович знал, что осенью Алешу заберут в армию, но и здесь подсуетился, узнав, что Леша будет служить в Москве. Он уже договорился о двух денниках под своих коней в ЦСКА на осень, и Алеша понимал, что кроме коней клуба у него будет и его работа у Саввы. Так что в целом у него было все прекрасно, и отношения с Аней тоже складывались очень романтичные. Летом они пару раз катались на теплоходе по Москва реке, ходили в Парк Горького и катались там на аттракционах. И конечно просто гуляли по вечерней Москве. Ведь это так романтично гулять с девушкой по улицам Москвы в теплых летних сумерках, украдкой целоваться под тенью деревьев и мечтать с ней об их совместном будущем.
В один из жарких августовских дней на конюшню приехала вся бригада Назара. Они, переговорив с Петровичем, не стали, как обычно, заваливаться к нему в комнату, а пошли обратно к машинам.
— Ну, что стоишь? — Назар видел замершего в проходе Лешку, — переодевайся, поехали с нами. Мы на речку едем шашлыки делать. Давай, живо. Петрович тебя отпускает, а Савве я позвоню сам, скажу, что выходной у тебя сегодня.
Алешка растерялся, но затем быстро побежал переодеваться. За это время отношение к нему парней Назара переменилось. Они воспринимали его как своего. Наверное, из-за возраста, все-таки ему уже восемнадцать, уже взрослый и поэтому здоровались с ним, как с равным. Да и выглядел он теперь как все, поддерживая на голове короткую стрижку, а его спортивные результаты даже у этих людей вызывали уважение. Его считали своим спортсменом и гордились этим.