Алесик едет в Красобор
Шрифт:
— Да работы там — кот наплакал, — ответил ему, как взрослому, каменщик. — Теперь будет и греть и варить лучше новой. И в плите щели обмазали, дверцы укрепили.
— Спасибо вам, сынки. Сейчас я на стол соберу, — и бабушка засуетилась. Алесик тихонько приблизился к ней, тронул за рукав кофты.
— Что, дитятко, может, еще кушать хочешь?
— Нет. Я картофелин насобирал, так может…
— Спасибо, соколик, у меня все готово. А картошку варить — долго будет.
— Тогда вы ее себе на ужин сварите.
— Мой
Когда собрались отъезжать, бабушка Алена неожиданно попросила:
— Обождите, соколики. Слыхала из разговора, вы на праздник партизан едете. Сама я слаба стала, где уж мне. А Максимку возьмите с собою.
И сняла со стены небольшой портрет в деревянной черной рамке, под стеклом.
Отец Алесика бережно взял портрет и положил в портфель. Потом обнял бабушку, поцеловал в лоб и сказал:
— Максим был и будет с нами. А после встречи мы к вам заедем.
Дядя Борис завел свой голубой «ИЖ», и они поехали в Бородовичи.
Пожалуйте в Бородовичи
До Бородович было и вовсе уж близко. Вначале проехали возле огороженных кладбищ с высокими соснами, затем полем, потом дорожкою через березник выкатили к какому-то заводику, который дымил в синее небо высокой грубою.
— А что на таком заводике делают? — громко, чтобы слышал дядя Борис, спросил Алесик. Тот нагнулся и объяснил:
— Бетонные столбики, плиты и еще круги для колодцев отливают. Во-он круглые лежат, видишь?
— Конечно, вижу. Маленький ваш заводик. Вот в нашем городе заводы! Как глянешь с шестого этажа — конца краю не видно.
— Там настоящие заводы, а тут и не завод вовсе, а бетонный цех совхоза «Партизанский».
— В совхозе, в деревне, цех? — удивился Алесик.
— Строят много. Поэтому и есть свой бетонный цех. Строителям в помощь.
Бетонный цех с краном и какими-то железными фермами остались позади. Мотоцикл выскочил на шоссе. Вдруг слева, на бугре, Алесик увидел настоящие самолеты. Два. Двукрылые, как стрекозы. А рядом горка чего-то белого насыпана.
— Почему самолеты прямо на поле опустились? — заволновался Алесик. — Авария?
— Что ты! Это аэродром совхоза «Партизанский». За бугром все подсобные помещения и ангары. Самолеты нынче рожь, ячмень да овес подкармливают, лен пропалывают, люпину созреть помогают, жука колорадского с поля выводят. Вот сколько работы самолетам на полях. А там еще луга да сеножати ожидают их!
— Просто не верится, что это та самая земля, где мы когда-то воевали… Так все изменилось, похорошело, — не выдержал отец Алесика. Он еще что-то говорил, но мотоцикл как раз разминался с колонною новеньких синих
— Зеленую массу для сенажа готовят, — объяснил дядя Борис. — Корм для бычков. Тут, в совхозе, фабрика мяса — животноводческий комплекс на десять тысяч голов.
Не все понял Алесик, но переспрашивать не стал.
А вскоре подъезжали они к Бородовичам. Алесик это не уточнял — сам догадался. И всякий бы догадался. Потому как дорожный знак стоял с надписью: «Пожалуйте в Бородовичи!»
Золотые руки
Возле голубого ларька мотоцикл остановился. Алесик с папой слезли на землю.
— Справа, за железными воротами, и есть хирургическое отделение районной больницы, — пояснил дядя Борис.
— Эта деревяка?! — не поверил Алесик.
— Дом деревянный, старый. Его кирпичом обкладывать будут. А отделение хирургическое — что надо, самое современное. И я лежал в прошлом году тут с переломом руки.
Алесик хотел спросить у дяди Бориса, было ли ему страшно, когда рука сломалась, но не успел. Мотоциклист опять заговорил:
— В это время в саменький раз и застанете доктора Жирмонова.
Мотоцикл затрещал и помчался по улице.
— Пойдем? — спросил у отца Алесик.
За воротами, вдоль высокого длинного деревянного дома с белыми занавесками на больших окнах, дорожка асфальтированная. По ней и пошли. На здании Алесик вывеску увидел. Прочел: «Хирургическое отделение Бородовичской больницы».
Папа вдруг заволновался и потащил сына за руку в сад, огороженный низеньким аккуратным заборчиком, за которым виднелись удобные скамеечки и беседки. Возле одной скамейки остановились.
— Проведем такую боевую операцию, — почему-то таинственно, по-заговорщически прошептал отец. — Ты занимай позицию на этой скамейке. Я пойду к нему один, больным скажусь. Интересно, узнает или нет?
Посмотрел Алесик на папу и удивился: всегда спокойное лицо его оживилось, глаза хитро блестели, как у шалуна-ученика.
Он поднялся по ступенькам на высокое крыльцо с узенькими скамеечками по обе стороны. На одной сидел рыжий стриженый мальчишка в серой больничной пижаме.
Как только закрылась дверь, мальчишка осторожно сошел с крыльца и медленно, держась за собственный живот, прошел в сад, приблизился к Алесику. Остановился.
С минуту они молчали разглядывали друг друга. Мальчишка был повыше Алесика и, надо думать, старше. Но то ли от боли, то ли от того, что преогромные больничные штаны все время съезжали с его худого тела, он как-то сутулился, почти сгибался, а потому казался ниже, чем был на самом деле. Белое лицо, какое бывает у больных, долгое время лежащих в больнице, и курносый нос его были щедро усыпаны веснушками.