Альфа и Омега
Шрифт:
— Сестренка, ты не спишь?
Медвежонок, тронув меня за плечо, развеял облако моих детских воспоминаний, которые и в самом деле стали уже слишком яркими и похожими на начало сна.
— Я в порядке, — кивнула я, поднимаясь на внезапно ставшие такими тяжелыми ноги. — Идем.
Мы вышли на пустую темную улицу, белую и тихую в этот ранний утренний час. Снег падал густой стеной, впитывая звуки и запахи, и из-за него противоположный конец квартала казался очень далеким и едва различимым. Натянув на волосы капюшон зимней куртки и подавив разрывающий рот зевок, я просто последовала за Медвежонком, внутренне благодарная ему за то, что
Наши шаги хрустели по непрочному насту, и снег россыпью искр сверкал в свете фонарей. Дома вокруг стояли темные и наглухо запертые, и лишь изредка нет-нет да и попадалось освещенное окно. В прежние времена я бы, наверное, задумалась о том, кто там живет, чем занимается и почему не спит в это время. Пришлось ли ему вставать на утреннюю смену или он, напротив, из тех полуночников, которые могут работать, лишь когда за окнами темно и тихо. Но сейчас у меня не возникало подобных мыслей. Вся безыскусная поэзия нашего простого приземленного мира, что порой так волновала мое воображение, вдруг совершенно перестала меня интересовать, и все, о чем я могла думать, это лекарства для Йона. Меня словно бы тащило вперед не осознаваемой мной силой, что крюком впилась мне под ребра. Я бы, наверное, уже не смогла остановиться, даже если бы захотела.
И лишь, нажав на кнопку звонка в узком, освещенном одной голой лампочкой подъезде, я подумала о том, что, возможно, Тадли еще не успел их забрать. Мысль, что нам придется снова ждать или даже ехать вместе с ним куда-то, показалась моему измученному разуму чрезмерной, и я отвергла ее сразу же, даже не попытавшись распробовать.
Он открыл нам дверь после второго или даже третьего звонка, всклокоченный, заспанный, кутающийся в растянутый кардиган. Из его квартиры на нас пахнуло лекарствами, затхлостью и тем особым запахом давно не убиравшегося помещения, что складывается из остатков еды, грязной одежды и человеческого пота.
— Мы пришли за лекарствами, — произнесла я еще до того, как Тадли успел выразить свое неудовольствие по поводу нашего внезапного вторжения, а потом, оставив всякую тактичность снаружи, буквально втолкнула его в его собственную квартиру, не давая шанса закрыть перед нами дверь.
— Вам положительно не стоило так утруждать себя, милочка, — проворчал он, коротко посмотрев в сторону пришедшего со мной Медвежонка, который со снежинками, застрявшими в его светлых волосах, походил на румяного мальчика со старомодной новогодней открытки.
— Вынуждена с вами не согласиться, — возразила я, переминаясь с ноги на ногу в прихожей и размышляя о том, будет ли верхом наглости пройти дальше, не снимая обуви. Мой спутник меж тем разулся, подавая мне пример, и затем мы оба следом за Тадли прошли в гостиную, со всех сторон стиснутую громоздкими книжными шкафами, которые буквально нависали над всем прочим, того и гляди грозясь засыпать нас своим содержимым.
— Вы принесли деньги? — зевая, уточнил доктор.
— Да, все здесь, — кивнул Медвежонок и протянул ему пухлый конверт, который до этого держал во внутреннем кармане своей куртки.
— Прекрасно, — неприятно улыбнулся он, произнеся «е» в этом слове так, что оно звучало почти как «э». — Позвольте пересчитать.
— Лекарства у вас? — спросила я, не в силах избавиться от ощущения, что стала частью какой-то незаконной сделки, которые в кино обычно проходили где-то в самолетных ангарах и обязательно
— Лекарства у меня, а вот у вас тут не хватает, — ответил доктор, закончив пересчет.
— Не может быть, — опешила я. — Пересчитайте еще раз.
— Я уже пересчитал дважды, милочка. Тут сорок шесть тысяч и не бумажкой больше. Вы ведь не держите меня за идиота? Я не помню никакого разговора о скидке или чем-то подобном. — Он выразительно двинул бровями, а я обратила растерянный взгляд на Медвежонка.
— Ория сказала, что сейчас у нее больше нет, — коротко ответил тот. — Есть еще немного на счету в банке, но так рано он не работает и… Может быть, мы сможем договориться? — Последнее он адресовал непосредственно Тадли.
— А что вы мне можете предложить, юноша? — непонимающе уточнил тот, однако от меня не укрылось, с каким интересом он окинул взглядом худенькую фигуру Медвежонка, особенно задержавшись на его пухлых, почти женственных губах. Вполне сформировавшая омега — так о нем говорили девочки в Доме. Он уже не был ребенком, но все еще был невероятно далек от того, чтобы называться взрослым.
— Лучшие пять минут из всех, что у вас были в жизни, — ничуть не смущаясь, меж тем ответил Медвежонок, и я с каким-то пробирающим до костей содроганием отметила, как изменился его голос, взгляд и манера себя держать. Буквально за долю секунды из доброго, милого, застенчивого и немного странного паренька он превратился в того, кем считали всех омег без исключения вне зависимости от пола и возраста. Я чувствовала запах его феромонов, нежных пушистых одуванчиков на зеленом лугу, но сейчас их аромат был пьянящим, густым, обволакивающим. То, что шестнадцатилетний парень мог источать столько чувственности, казалось пугающе неправильным, почти гротескным.
— Медвежонок… — прошептала я, осознавая необыкновенно ясно, что должна его остановить, пока все не зашло слишком далеко.
— Все нормально, сестренка, — серьезно ответил он, поймав мой взгляд. — Подожди здесь немного.
Посмотрев на Тадли, я поняла, что тот уже попал под чары юного омеги, и даже если прежде и не помышлял о том, чтобы получить часть платы за лекарства натурой, то теперь вполне однозначно был не против такого варианта. Он напомнил мне того бугая, у которого я отняла оружие во время стычки возле лофта Макса, и, вспомнив об этом, я наклонилась к уху Медвежонка и горячечно зашептала:
— Он сейчас готов отдать тебе все, что ты захочешь, просто так. Не нужно ничего делать, я прошу тебя. Давай просто заберем лекарства и уйдем. Ты же видишь, в каком он состоянии? Пожалуйста, не нужно.
— Я уже делал это раньше, — мягко отозвался он, на мгновение сжав мои руки. — Я справлюсь. Это ради братишки, и мне… несложно.
— Но Медвежонок! — беспомощно пробормотала я, почти задыхаясь от сдавившего мне грудь чувства несправедливости.
— Все будет хорошо, сестренка. Я быстро. — От его лучезарной теплой улыбки мне хотелось кричать.