Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг.

Аделейд Ли Беатрис

Хотя суждения историков старой школы, занимавшихся историей государства и права, по поводу примитивной демократии, существовавшей в англосаксонском обществе, следует отвергнуть за недостатком доказательств, не исключено, что в VIII–IX веках население английских деревень объединялось в независимые сообщества, над которыми не было никакого господина, и усваивало, на уровне местной политики, более общие уроки свободы и равенства при условии стабильного государства. Многие деревни, однако, уже находились под властью господ, церковных или светских. Для тех и других поселений, свободных и зависимых, характерна одна система землепользования. Крестьяне-собственники, господские «люди», и сам господин владели участками пахотной земли на открытых полях и, пропорционально этому, своей долей луга, леса и пустоши. Землю обрабатывали с помощью плуга, запряженного четырьмя, шестью или восемью волами, хотя нередко впрягали и двух волов. Если ни один из собственников не был достаточно богат, чтобы обзавестись

«восьмиволовьей» тягой, люди могли с этой целью объединяться. В земледелии преобладала двупольная система, при которой землю в один год засевали, а на следующий оставляли под паром, но порой использовалась и трехпольная: последовательное чередование сева озимых (пшеницы и ржи), яровых (ячменя и овса) и пара.

В грамотах мы находим указания на то, что подобная система общих открытых полей с чересполосицей возникла ранее IX века. Появление сельскохозяйственных общин было закономерным следствием того, что в силу экономических и климатических условий обработка земли требовала больших усилий и материальных затрат. Для твердой почвы требовался тяжелый плуг, с полной упряжкой из восьми волов, что для среднего землепашца IX века было столь же непозволительной роскошью, какой стал для его наследника из XX века паровой плуг. Деревня обычно образовывала центр, вокруг которого располагались открытые поля — два, три или четыре; за ними лежали луга, рощицы и леса, пустоши или ничейные земли. В холмистых скотоводческих областях преобладали отдельные дворы и хутора, разбросанные на значительном расстоянии друг от друга; но в деревнях дома стояли очень тесно, так что само английское слово «neighboor» (сосед), то есть «ближайший (соседний) гебур», обрело иной смысл и используется как аналог русского «ближний», когда речь идет об общественном долге человека; таким образом, обязательства по отношению к «соседу», «ближнему», ставятся в один ряд с обязанностями по отношению к Господу.

К середине VIII века, как можно заключить из сочинений Беды, а также более поздних кентских законов и Законов Ине, в английском обществе наличествовало классовое деление. Нередко среди разбросанных вдоль деревенской улицы деревянных домишек керлов и гебуров выделялись «палаты» тэна или эрла, с башней и широкими воротами. Кроме того, повсюду набирала силу церковная аристократия. Приходские церкви становились центром общественной жизни в деревнях, в то время как короли и знать делали щедрые пожалования крупным монастырям, даруя им земли, право суда и освобождение от светских общественных обязанностей, в результате чего клирики обрели привилегированное положение в обществе, но в расплату за это не могли больше оставаться в стороне от мирской политики. Таким вопросам, как назначение на церковные должности, поведенческие нормы белого духовенства и монахов, проведение воскресной службы и сбор десятины, отводится важное место в законах; сообщения об основании монастырей и назначении епископов содержатся в анналах наравне с известиями о победоносных битвах и восшествии королей на престол; истории о чудесах и чудотворных реликвиях становятся одной из главных тем в литературе. Церковные иерархи занимали свое важное место в структуре власти наравне со светскими магнатами и королевскими служащими.

Вопрос об устройстве англосаксонского государства в наше полемическое время вызывает наиболее ожесточенные споры. Каждое утверждение, касается ли оно центральной или местной власти, становится предметом дискуссий, содержание которых нет смысла воспроизводить. Непосредственных свидетельств слишком мало, чтобы делать на их основании какие-либо позитивные выводы, но, судя по всему, связь, пусть непрочная, деревенских общин с центральной властью обеспечивалась через два промежуточных административных звена — сотню (или ее прототип) и скир. Скиры находились под управлением элдорменов, которые, вместе с королевскими тэнами и высшими клириками из белого духовенства и монашества, входили в число уитэнов, «мудрых людей», подписывавших королевские грамоты и исполнявших роль королевского совета — совещательного и консультативного органа, полномочия и влияние которого варьировались в зависимости от силы монархии.

Хотя для западных саксов, как и для остальных германских племен, обосновавшихся в Британии, королевская власть была привычной и единственно возможной формой правления, в VIII–IX веках их короли, в определенной степени, несли ответственность перед народом. Если и испытали Ине, Оффа и Эгберт, на себе влияние римского империализма, то истолковали римскую доктрину в соответствии с практикой германской традиции. Король избирался из потомков сакральной династии, претендовавшей на родство с богами и героями данного народа. Однако даже при таком ограниченном праве выбора в сознании людей присутствовало представление о королевской власти как о государственной должности, усиленно насаждавшееся Церковью, а торжественная коронационная клятва скрепляла договор между властителем и народом.

В политической доктрине ранних германских государств тесно переплелись три традиции: исконно германская, имперская римская и иудейская, перетолкованная в христианском духе. Мерсийский или западносаксонский король представлял себя, подобно

Саулу, «помазанником Божьим», властителем «по соизволению Господа»; при этом он, подобно римским императорам, чеканил монету и брал себе громкие титулы, и однако же оставался в первую очередь и в основном полуварварским племенным вождем. Если говорить о статусе и положении, то отличия между королем и его подданными представляются скорее «количественными», нежели качественными. У короля были собственные владения в разных частях страны, и он имел право получать дань съестными припасами, переезжая из одной области в другую. Большая вира назначалась за оскорбление его достоинства или покушение на его жизнь; он же, в свою очередь, мог обеспечить обществу в целом и каждому из своих подданных в отдельности относительно спокойное существование, пусть и под угрозой суровых кар. Однако, сколь бы деспотической ни оказывалась порой на практике его власть, в теории она была ограничена — и не только присутствием советников, но и безусловным уважением к обычаю. Обычное право расценивалось как нечто почти священное; мудрость, унаследованная от предков, ставилась выше суждения любого конкретного человека, ее следовало почитать и хранить, и изменять в ней хоть что-нибудь по своему желанию считалось недопустимым.

Именно эти «законы», а точнее, нормы обычного права, провозглашали и истолковывали в центральных и местных судах король или элдормен, тэн или герефа, или, в отдельных случаях, свободные люди, вершившие суд. В совокупности подобные нормы образовывали архаический вариант законодательства, в котором правовой статус определялся вирой — денежной компенсацией, выплачивавшейся родичам убитого: в те времена существовал обычай кровной мести и конкретный человек расценивался исключительно как член определенного клана. Таким образом люди делились на twelfhynde, вира за которых составляла двенадцать сотен шиллингов, sixhynde с вирой в шесть сотен шиллингов и twyhynde, за которых выплачивалось две сотни шиллингов. Градация от twyhynde до twelfhynde использовалась аналогично нашей градации от «простецов» до «благородных» и охватывала всех свободных людей; она примерно соответствовала давнему делению на эрлов и керлов, знать и простых людей.

Принадлежность к знати определялась происхождением или службой. Кто-то становился эрлом и, вероятно, гезитом или тэном, по праву рождения. Кроме того, король мог сделать своего «любимца» элдорменом, с соответствующей высокой вирой и аристократическим статусом, и королевскими тэнами, видимо, становились те, кто оказал особую услугу повелителю. Человек мог «пробиться», подняться по социальной лестнице, благодаря собственным достоинствам или везению. Керл мог стать королевским тэном, а то и эрлом; между сословиями свободных не было четких и жестких границ; все они были «полноправными членами сообщества»: их жизнь оберегали вира и родичи, а законные права и обязанности соответствовали их месту в общественной иерархии. Привилегии, которыми они пользовались, равно как и лежащая на них ответственность, отличали свободных людей от theows, рабов: те были лично несвободны, и только специальный акт «освобождения» мог изменить их статус.

Главными обязанностями свободных людей в английском государстве раннего периода были, несомненно, обязательства платить подати, исполнять закон и защищать королевство. Обычай «кормления», за счет которого король в основном и жил, уходит своими корнями в далекое прошлое. Древние короли, странствуя из одного королевского «поместья» в другое, по пути «кормились» у своих подданных, пировали с варварской пышностью в непритязательных жилищах, охотились в собственных лесных угодьях, разбирали местные распри и отправлялись дальше — с женой и детьми, приближенными, слугами, и всем своим скарбом — к следующему пристанищу.

Позднее правосудие вершилось в местных судах, о которых мы имеем лишь самое общее и расплывчатое представление. Видимо, возглавлял суд королевский служащий, епископ, элдормен или герефа и к участию в его работе постоянно привлекались свободные люди, в чьи обязанности входило исполнять роль «присяжных». Там, где закон представлял собой нормы обычного права, никаких профессиональных юристов не требовалось. Глава суда, при поддержке «присяжных», назначал положенное по обычаю наказание. В ходе разбирательства использовался древний метод ордалий — испытания огнем или водой, — а также поручительство либо «соприсяжничество»; в последнем случае человек, привлеченный к суду, клялся, что он невиновен, а его «соприсяжники» подтверждали клятвой, что клятва его истинна. «Соприсяжников» могло быть разное количество, в зависимости от их знатности и, соответственно, весомости их клятв, от тяжести преступления и социального статуса преступника, но едва ли у участников разбирательства имелись хотя бы смутные представления о свидетельских показаниях в том смысле, в каком их понимаем мы. Решение вопроса о том, виновен человек или нет, если только его не схватили на месте преступления, оказывалось непосильной для людей задачей. Поэтому решение должен был вынести Господь, после того как к Нему обращались с помощью особой церемонии.