Алгоритм
Шрифт:
– Челюсть несовершенна, придется еще разок ее помучить, - сказал Дадабур, разглядывая оскал Раймонда сквозь лупу.
– Психика человека проста и неразнообразна. Узнать, каин ты или авель помогут тайные пристрастия. Любишь музыку - значит ты в душе садист, знаток страданий и шелеста мертвых губ. Композитору, как живодеру, даже в плеске прибоя чудится музыка плача. А художники - дети Авеля, жизнерадостные чревоугодники и беспробудные пьяницы. Бес-по-лез-нейшие, скажу тебе, существа. Они рабы сладострастия. С разумом летящих на радугу мотыльков. Плебеи всегда спешат
Дадабур пронзил сверлом вторую коленную чашечку.
– Ты не музыкант, но и не художник. Так кто же ты? Молчаливый отшельник, погруженный в себя математик, шизоид, способный создать Вселенную с нуля. Ты гений. А гении - самые черствые, бездушные и неподкупные существа. Как ты, профессор. Ты глух к сентиментальным историям. Ты даже не вздрогнул от исповеди одного плюгавенького студента, которому щедро отвешивали люлей однокурсники. Да. Ты изгнал несчастного из проекта за пустяковую дозу, которой он пытался залатать некоторые комплексы. А человеческие комплексы способны разрушить мир. Обиженные детки мечтают поставить человечество на колени. Ты не вник в исповедь изгнанного студента. Так послушай теперь музыку настоящего композитора.
Пока Раймонд "подсыхал", по выражению Дадабура, мучитель ковырялся в его носоглотке.
– Исправлю дыхалку. Полипы такому психу, как ты, не нужны.
Наконец, Раймонд избавился от разговорчивой крысы с дрелью в руках. Барокамера загрузилась в лифт и под скрежет лебедок поднялась на второй ярус. Здесь будущие пластироны проходили этап орошения.
Едкий нашатырный диэлектрик умертвил последнюю живую плоть.
Этот этап Раймонду показался раем. Тишина и одиночество, которые он никогда не ценил, показались блаженством. Лишь на несколько дней он вернулся к боли, когда началось вживление в позвонки внутриклеточных биогенераторов.
После этого его надолго погрузили в темноту.
Он не хотел выходить из нее. Наслаждался отсутствием каких-либо желаний. Но вдруг услышал далекий детский крик - и очнулся.
Ана.
Ее крик донесся из закоулков памяти.
– Не уходи!
Хрупкая фигурка пятилетней девчушки тянула из темноты к нему тонкие руки, губы кривились в плаче.
Мрак не поглотил ее светлую тень.
Разум начал восстанавливаться, словно в опустевшем многоэтажном здании кто-то постепенно включал свет. Все ярче становилось в мертвом доме, все меньше оставалось вопросов и теней.
И наконец!
Раймонд приказал - и шевельнулись пальцы.
Он потребовал - и тело выгнулось дугой внутри саркофага. По крышке побежали трещины, раздался хруст, посыпались осколки.
Он встал.
Прибежала стража, бунтующее тело снова погрузили в расплав.
Циклы возрождения возобновлялись до бесконечности. Сознание металось по виражам забвения, пытаясь разворошить пепелище. Разум сходил с ума в комнате разбитых зеркал. Раймонд так и не сумел собрать ни одного лица из миллионов кружащихся сверкающих осколков.
Зато
Раймонд вырвался из камеры забвения, чудом сбросил вериги шантажа.
Он вспомнил Мирисабеллу и крошку Ану, прижатую к ее груди.
Родные лица возникли в памяти не вдруг. Их образы восстанавливались мучительно и долго. Сначала из темноты проявились внимательные глаза Мирисабеллы, ее зовущие губы и руки, доверчиво лежащие на его плечах.
Потом ее лицо заменили веселые глаза девочки, летящей из его рук к потолку.
Он вспомнил нору, вырытую среди развалин, и больную, иссохшую Мирисабеллу, на груде грязного белья.
Он ушел за лекарством, но вернуться не смог.
Был ли он все еще человеком?
Среди живых Раймонд уже не числился.
– 9-
Ана осталась одна в холодном вестибюле.
Над ней нависли дуги лестничных пролетов, по которым не хотелось подниматься. Застывшие струи фонтана из жидкого золота доводили разум до тошноты, зеркальные плиты опрокидывали мир вверх ногами, стеклянная роса на пластиковых лепестках покрылась пылью.
Послышались шаги. Сверху кто-то спускался.
Это был страж - индексатор. Он поднял конечность со сканером, синяя волна пробежала по фигуре девушки.
Она услышала металлический голос:
– Вы отсканированы и проиндексированы. Получите чип.
Вакулятор впрыснул под затылок электронную каплю.
– Можете быть свободной, проиндексированная личность.
Появился еще один страж с ажурным передником на поясе и кокетливой пилоткой на голове.
– Пройдите за мной, проиндексированная личность.
Ана пошла по лестнице, разглядывая золоченую лепнину стен.
Страж остановился возле входа в просторный будуар.
– Приготовьтесь. У вас ровно восемнадцать минут. Когда нажмете на кнопку вызова, я отведу вас на арену.
– Но...
– Через восемнадцать минут я приду за вами.
– Проиндексированная личность, следуйте за мной!
Ана, облаченная в плотно облегающий костюм, щелкнула последней пряжкой на бедре. Натянула ремешки на запястьях, встряхнула кисти рук и слегка ослабила зажимы.
"Спокойно, - приказала она себе.
– Ничего не изменилось. Все, как всегда. Ничего страшного не происходит. Тебя здесь никто не боится. Значит, и тебе некого опасаться".
У самой сцены страж протянул ей крюк, и она зафиксировала кляп на спине.
– Ну, все, лечу!
Она подняла руки над головой. Заскрипела лебедка, трос натянулся, и девушка с факелами в руках взлетела под купол.
Во время представления она никогда не смотрела на публику, потому что приходилось следить за фаерами. В любой момент они могли погаснуть, следовало постоянно менять радугу ореола.