Алхимические хроники (части 1-3)

Туулли Лана Борисовна

— Далия, что с Напой? — посмотрев на эту сценку, обеспокоился Фриолар. Свою коллегу по ученому призванию он знал, как ему казалось, достаточно, чтобы понять — вывести ее из привычного нейтрально-отстраненного настроения может только экстраординарное событие.

— Неужели Напа заболела? — испуганно проговорил Фриолар.

— Фри-Фри, она же гномка.

— Поранилась? Упала с высоты и сломала себе что-нибудь? Обожглась, когда метала сковороды по кухне? И не называй меня Фри-Фри, знаешь же, как я это прозвище ненавижу.

— Она гномка, Фриолар. Всё, что ты перечислил, способно создать гномам некоторые неприятности… На пару деньков, чтобы был повод глушить пиво

кувшинами, воспитывать в себе «стойкость духа», «умение преодолевать препятствия»… — Далия сморщила носик, явно цитируя чьи-то слова. Покачала головой. Посмотрела на зонтище у себя в руках, протянула его Фриолару. Тот машинально взял. — Всё гораздо хуже. Наша Напа влюбилась.

— Ну и что? — не понял этот здоровый лоб, прикидывающийся алхимиком. — Это ж здорово!

— Фриолар! — укоризненно проговорила Далия. — Она же гномка!!!

* * *

Прекрасному и возвышенному чувству любви покорны все. Кого-то любовь настигает внезапно, как южный шторм; к кому-то приходит в виде ллойярдского дождичка — мелкими капельками, зато навсегда. Кого-то сражает, как воровской нож, прямо в сердце, к кому-то приходит через желудок и прочие части организма. Кого-то любовь уволакивает в пучину страстей, кто-то чинно и степенно доходит до ближайшей часовенки и следует далее по жизненной тропинке к двуспальной могилке с надписью: «Они жили счастливо и умерли в один день». Любовь — универсальное чувство, которое испытывают все существа в макроэргической вселенной, как недавно доказала мэтресса Далия в своем трактате «О предпочтениях», и не стоит с этой ненормальной алхимичкой спорить.

Проблема, собственно, в том, что каждый тип существ на пришествие или, как вариант, внезапное исчезновение этого прекрасного чувства, реагируют по-разному.

Простейшие амёбы, встречая свою пару, выпускают наружу псевдоподии и кружат в плавном танце. Тритоны в любовную пору поднимают хвосты и меняют окраску. Насекомые выделяют ферменты и шевелят усиками. Драконы ревут и поднимаются в полёт. Человеки совершают глупости. Кентавры меланхолично бродят по лужайкам, собирая лютики и полевые колокольчики, вздрагивают копытами и мелодично ржут. Эльфы творят, как справедливо отмечает буренавский любвевед мэтр Лаврентий в своей монографии, после, во время и, иногда, если успевают, непосредственно перед тем, что составляет биологическую основу этого великого чувства.

Гномы, влюбившись, работают.

— … Я сначала даже не поняла, что произошло. Подумала — вот какая у нас Напа молодчина, рецепты новые изобретает; достигает мастерства на нелёгком кулинарном поприще. Готовит и готовит, жарит и парит… — рассказывала Далия, перешагивая лужи. — Добро бы всё это добро съедалось. Нет… Когда Напа наготовила столько, что закончился погреб и всё пространство внутри «Алой розы», только тогда она прекратила свои опыты у плиты. И начала кормить всех голодных. Прямо с рассветом выходила из дома, изыскивала голодных и кормила их, кормила… Мэтра Никанта помнишь? Противный такой старик, погруженный в древнейшую историю. Он, видите ли, вегетарианец, и изволит сердиться, когда его отвлекают от учёных занятий. Бедняжке Напе приходится залезать к нему по приставной лестнице в окно и самой тихонько расставлять кастрюльки с вареной спаржей и судки с тушеным сельдереем, чтоб только не отвлечь старого маразматика. А ты же знаешь, как она боится высоты… А у Никанта этаж хоть и первый, а все равно, цоколь высокий… — Далия шмыгнула носом. Фриолар сочувственно нахмурился. — Потом, уже после того, как она починила всю свою коллекцию старинного оружия, Напа ремонт в «Алой розе» затеяла. Говорит,

что это за дом, в котором не пахнет настоящим гномьим жилищем. Для аромату она принесла побольше железа, этой, как ее, бронзы, олова, чугунные чушки, порошков всяких, и пробовала варить сталь по семейному рецепту Кордсдейлов на своей кухне… — Далия утёрла предательскую слезу. — Так что, Фриолар, ты, главное, не пугайся нашего нового этнического колорита. И не ругайся, что она твои запасы реактивов ополовинила… Напа думает, что об этом никто не знает.

— Хорошо…

— Потом Напа затеяла ремонт мостовой в квартале… Я как-то раз вечерком из Университета возвращаюсь, а она тут как тут… Сидит на обочине, рядом фонарь чуть теплится, стоят вёдра с гравием, горка песочка, а она булыжнички обтёсывает и напевает… Тихонечко так, грустно…

Фриолар против воли своей тоже почувствовал, как начало пощипывать в глазах.

— Я к ней: «Напочка, да что с тобой?» А она: «Оставь меня, мэтресса, я в печали…» Я и так, и этак… Потом наконец, поняла. Когда она новый вид печенья изобрела. Недели две Напа сидела и гнула что-то из жести, какие-то формочки отливала. Потом этими формочками наделала печенюшек из сладкого теста, а как из духовки достала, начала всем печёным профилям кремовые бороды рисовать. Смотрю, а профиль-то я где-то видела…

— И кто он? — заинтересовался Фриолар.

— Понятия не имею. Помню, что видела какую-то очень похожую бороду здесь, в Талерине, в конце лета. Заходила к нам эта борода, ела Напину стряпню и очень нахваливала… А кто, откуда… не знаю. Улетела эта бородатая пташка, как будто и не было ее. Я, как просекла ситуацию, попробовала воззвать к Напиному Высшему Разуму.

Здесь мэтресса Далия приостановилась, примолкла. Фриолар, частично знакомый с тем уровнем энтузиазма, которого достигает в подобных воззваниях коллега-сапиенсолог, уважительно склонил голову.

— И что?

— Да, собственно, ничего… Она мне призналась, я ее простила, по-сестрински отчитала, сказала, что надо уважать себя, ценить собственное достоинство…

— А она?

— Напа глазами погрустнела, носик у нее покраснел, морщинками пошёл… Я и заплакала.

Мэтресса и сейчас, при одном воспоминании о событиях минувших дней, пустила скупую алхимическую слезу.

— Ты-то почему заплакала? — удивился толстокожий представитель противоположного пола.

— Ах, я уж и не знаю… Это всё так волнительно, так волнительно…

Фриолар попытался понять логику последних фраз Далии. Зашел в глубокую лужу; и только промочив сапоги, понял, что логика была абсолютно дамская.

Глубоко-глубоко в душе Фриолара это нехитрое открытие расцвело цинским фейерверком. Ура. Вот то, чего ему так не хватало в тишине Виговой Башни. Вот оно, настоящее дамское общество!

Теперь надо подумать, как от него избавиться.

— И что? То есть, — спохватился Фриолар. — Я, конечно, очень вам сочувствую, я вас так понимаю, так понимаю…

— Да что может понимать в чувствах женщины эгоистичный, избалованный жизнью, маскулинизированный алхимик, да еще и без научной степени в придачу!! — горестно повысила голос мэтресса Далия. Услышав этот вопль души, все наличные на улице дамы, включая лошадей извозчиков, укоризненно и сурово посмотрели на Фриолара. Фриолар споткнулся и поспешил закрыться от женской общественности шторм-шатром на железном каркасе. — Тем более, — продолжала между тем Далия всё более и более истерически-экстатическим голосом, не снижая, впрочем, темпа продвижения в направлении ресторации «Алая роза», — попробовал бы ты понять хоть что-нибудь в чувствах юной гномки, не бреющей бороды!!!