Алхимик
Шрифт:
— Это западный фасад, — сказал Коннор, развернув чертеж под правильным углом. Затем они принялись раскладывать и изучать аккуратные геометрические коробочки поэтажных планов.
Через четверть часа постель и большая часть пола были покрыты синьками и в воздухе стояли острые едкие запахи специальной бумаги и чернил.
— Что мы на самом деле пытаемся найти? — спросил Коннор.
— Не знаю. Не имею представления. Я просто иду по тому следу, о котором намекнул Уинстон Смит — тот охранник, о котором я тебе рассказывала.
— Ах да… тот, у которого постоянный
— Он был напуган, Коннор. Я думаю, что, обронив мне несколько слов, он перешел границу.
Он порылся в груде бумаг и снова извлек фронтальный разрез.
— Что-то тут не в порядке, — внимательно присмотревшись к нему, сказал он.
— Что именно?
— Я не уверен… — Он нахмурился. — Вроде что-то просматривается… — Он стал считать этажи, водя по ним пальцем. Затем повернулся к Монти: — Я насчитал их пятьдесят шесть, — сказал он. — Но тут еще приложены рисунки. Так? Или это ранние рабочие наброски?
— Нет, это рисунки из основного досье. Значит, пятьдесят шесть этажей? — повторила она.
Коннор еще раз сосчитал их.
— Точно.
— Разве что… само здание насчитывает в высоту сорок девять этажей.
— Плюс подвальное помещение.
— Значит, пятьдесят. А здесь по чертежам — еще шесть этажей. — Лоб прорезали глубокие морщины, и внезапно она почувствовала, как по спине пробежал холодок страха. — Так где они, Коннор? Куда, черт возьми, делись остальные шесть этажей?
— Вот ты мне и расскажешь.
61
Среда, 23 ноября 1994 года
Билл Ганн сидел на одном из резных стульев черного дерева перед столом доктора Винсента Кроу. Он закинул ногу на ногу, чтобы лучше изучить круглую черную отметину на носке своих модных туфель, оставленную взбешенной Никки. Размерами она была с пулевую пробоину. Никки оставила ее как оценку его появления на три часа позже обещанного времени. Один резкий удар острым, как стилет, каблучком — и она удалилась в ночь.
У него чертовски болела нога, а выражение лица исполнительного директора, который смотрел на него поверх стеклянных глаз лягушки из папье-маше, не сулило ничего хорошего. Их встреча раз за разом прерывалась тремя телефонными звонками, и они успели обменяться только общими словами.
— Как вы ухитрились так топорно сработать, майор Ганн? Ведь ваши люди конечно же в состоянии справиться с замками и, не оставляя следов, проникнуть в изолированный дом, не имеющий защиты?
— Да, сэр, без сомнения. Но их застигли врасплох — обычно она приезжает домой между без пятнадцати восемь и половиной девятого. А в этот раз по какой-то причине оказалась дома в половине седьмого. Моим людям пришлось ждать и когда уйдет ее домработница, и когда стемнеет…
— Когда стемнеет? — ехидно переспросил Кроу. — Почему бы им не объявить о своем появлении военным оркестром и фейерверком?
— Редкостное невезение, сэр. Ее раннее возвращение спутало все планы.
— Ах, им спутало планы? Вот как? Вы представляете себе размер урона, если
Ганн кивнул.
— И может, вы будете настолько любезны, майор Ганн, что просветите меня — почему у вас вообще возникла потребность вламываться в дом мисс Баннерман? Ведь, предполагаю, вы могли раздобыть то, в чем нуждались, куда с меньшими усилиями и с меньшим риском?
— Меня смущал разговор, который у нее состоялся с Силсом… мы смогли записать лишь часть его, — сказал Ганн. — Мы также знали, что у нее была встреча с этой Зандрой Уоллертон, журналисткой из «Темз-Уолли газетт», и я чувствовал, насколько важно установить, не достались ли ей кое-какие документы. В ее кабинете ничего не хранилось, по логике вещей следующим местом был дом…
— Послушайте, майор. Доктор Баннерман играет важнейшую роль в нашей программе генетических исследований, а его дочь имеет для него неоценимое значение. Она в буквальном смысле слова управляет его жизнью, и она — единственный человек, которого он слушается. Если бы не ее влияние, мы никогда не убедили бы его присоединиться к нам.
— Понимаю, сэр.
— В мире больше нет никого с таким точным знанием вопросов генной терапии, которые нам нужны для «Медичи». Если мы потеряем его, то, значит, потеряем не меньше десятилетия на этом проекте. — Кроу вскинул брови. — Надеюсь, вы это понимаете?
— Доктор Кроу, я не могу делать свою работу, если связан по рукам и ногам недостаточным бюджетом. Если бы я мог позволить себе усилить группу наблюдения, снабдить ее дополнительной аппаратурой, то мог бы как следует отследить действия мисс Баннерман и понять, что она изменила свой привычный образ действий. Моим людям пришлось работать с полной отдачей сил и не считаясь со временем.
Кроу вскипел:
— То есть вы хотите, чтобы сотрудников службы безопасности у нас было больше, чем ученых, исследователей и лаборантов, вместе взятых?
— Все исследования в мире и гроша ломаного не стоят, если выяснится, что они идут на пользу нашим конкурентам, — возразил Ганн.
Кроу принялся внимательно изучать свои ногти.
— Я должен сказать вам, что совет очень недоволен безопасностью.
— При всем моем уважении, может, вы сообщите совету, что безопасность очень недовольна им.
— Насколько я понимаю, вы ничего не нашлив ее доме?
— Ничего. Там было чисто.
— «Клопов» поставили? Телефон прослушивали?
Ганн помедлил.
— Нет. Если мы решим, что она представляет собой проблему, сделать это будет достаточно просто.
— Хорошо. Пока в самом деле не возникнет такая необходимость, ничего не делайте. Ясно? Я не хочу, чтобы она подвергалась ненужному риску. И я не хочу сталкиваться с вашими непроизвольными реакциями… такими как угрозы в адрес группы «Темз-Уолли газетт», что отзовете рекламу. — Кроу позволил себе кривую улыбку. — Это, конечно, не означает, что вы должны полностью снять наблюдение за этой женщиной. При всех ваших оплошностях, майор Ганн, меня часто поражала ваша интуиция.