Алиби Алисы

Скьюс К. Дж.

— Вы так думаете?

— Ага. Только у нее были голубые глаза. Она заказала чипсы и куриные наггетсы и сказала, что будет есть их в садике. Я так удивилась — ведь на улице ужасно холодно. А еще она хотела увидеть дом на дереве.

— О господи, это была она! Что вы сказали ей про дом на дереве? Это очень важно, я думаю, что она находится именно там.

— Я сказала, что мы избавились от него, — хмурится женщина, — и передали его школе, а она ужасно расстроилась. Сказала, что ребенком она всегда играла в нем. А что в нем такого?

Но

мои ноги уже несут меня по направлению к старой школе. Землю покрывает толстый слой снега, который набивается через какие-то щели ко мне в ботинки. Идти надо еще по меньшей мере пару миль, а кажется, что все пять.

Ворота школы закрыты. Я бегу вокруг, туда, где в проволочном заборе когда-то была дыра, и, о чудо, нахожу ее на месте, хотя протискиваюсь в нее с большим трудом. Оглядываюсь вокруг, иду прямиком к игровой площадке и вижу наш домик, но не на дереве, а на земле в углу — из соображений безопасности, конечно. Он теперь не синий, а черный и весь разрисован мелом.

И тут я вижу внутри спальный мешок и кучу одежды. Там кто-то есть! Бросаюсь к нему, думая на ходу: «Господи, сделай так, чтобы это была она!»

Снегопад такой густой, что в двух шагах трудно что-либо рассмотреть. Это может быть только она, ей некуда больше идти. Пожалуйста, Господи.

— Алиса! — зову я и плачу.

Бреду, задыхаясь, сквозь снег медленно, как муха, угодившая в сахарный сироп. Сердце бешено колотится, ноги ватные, слезы замерзают прямо на щеках.

— Алиса! — кричу я, добравшись до дома.

Комок одежды даже не шелохнулся. Начинаю разгребать его, надеясь увидеть лицо или руку, и вот в самой глубине вижу ее — мою Алису, укрытую всем, что она принесла с собой.

— Алиса! — Хватаю ее за руку и трясу изо всех сил, видя, как безжизненно ее лицо. Алиса! Просыпайся, вставай! Это я, Фой!

Ее глаза открываются в узкую щелочку.

— Тетя Челле? — невнятно бормочет она.

— Нет, Алиса, это я, Фой! — Мои слезы капают ей прямо на лицо, но она не чувствует их. Губы ее покрыты коркой.

— Фой? — шепчет она.

— Да, — отвечаю я, вытирая слезы.

— Мне кажется, я умираю, Фой.

— Алиса! Алиса? — Но она снова теряет сознание и больше не отвечает.

Я тесно прижимаю ее к себе, будто таким образом могу передать ей часть моих сил, и слышу шуршание — у нее на груди под пальто засунут большой кусок бумаги. Записка, написанная на обратной стороне портрета какой-то женщины со странными бровями. Нет, это не записка, это признание, адресованное Скантсу: все, что она сделала, все, о чем лгала.

— Алиса, пожалуйста, проснись, — я отбрасываю записку, снимаю с себя куртку и накрываю ее, хоть она и так уже укрыта многими слоями одежды. Она так замерзла, так долго пробыла здесь — целых пять дней. Но ведь я уже здесь, и она жива, она только что со мной говорила.

Нахожу ее руки и натягиваю на них мои перчатки, но ее пальцы холодны, как лед.

—

Сожми мою руку, Алиса.

Чувствую легкое пожатие, но это все, на что она сейчас способна. Она здесь, прямо возле меня, но она неумолимо отдаляется. С трудом набираю замерзшими пальцами номер телефона службы спасения.

— Пожалуйста, поторопитесь, — плачу я в трубку. — Пожалуйста! Я не могу снова ее потерять.

Глава двадцать шестая

Сижу возле кровати Алисы и время от времени отключаюсь. Периодически в палату забегает женщина-врач, которую зовут Шелли Бухари, и хоть ее имя лишь отдаленно напоминает имя моей матери, мне кажется, что мама каким-то мистическим образом тоже здесь, с нами. А еще у Шелли такой же цвет кожи и похожие вьющиеся волосы. Я уже раза три спрашивала ее, когда Алиса поправится, но она снова и снова повторяет одно и то же:

«Потерпите. Мы сообщим вам, если в ее состоянии наметятся изменения».

«Мы постоянно наблюдаем за ней, но тут требуется время».

«Ее организм реагирует на лечение правильно, пульс уже пришел в норму, но надо подождать».

Короче, сплошные любезности и правильные слова. В палату постоянно забегают медсестры, чтобы проверить капельницу и поправить одеяло, но ничего нового я не узнаю. Остается только ждать, что я и делаю. Держу Алису, которая дышит через толстую синюю трубку, за руку и все время говорю с ней. Несмотря на то что Алиса укрыта одеялом, а тело обложено грелками, ее кожа все еще холодная на ощупь. Смотрю телевизор, гладя ее руку, поправляю ее черные волосы и жду. Читаю газету, сплю, покупаю в автомате что-нибудь перекусить, снова смотрю телевизор и продолжаю ждать.

Возвращаясь в очередной раз от автоматов с шоколадным батончиком и пакетом чипсов в руках, обращаю внимание на какое-то движение и доносящиеся из палаты звуки: две медсестры склонились над Алисой и убирают ее трубки, а она смотрит вокруг диким взглядом и кашляет, ловя воздух открытым ртом.

— О господи! Что случилось? — Бросаюсь в палату, уронив все, что было у меня в руках, на пол.

— Все хорошо, — успокаивает меня одна из медсестер. — Она пришла в сознание.

Как же долго я ждала этих слов! Когда медсестры оставляют Алису, она еще некоторое время продолжает кашлять, стараясь глубоко вдохнуть. Но вот она начинает оглядываться вокруг, замечает меня и хмурится.

— Тетя Челле?

Беру ее за руку, которая теперь уже гораздо теплее.

— Нет, это я, Фой.

— Нет, ты тетя Челле.

— Нет, я Фой, — отвечаю я, качая головой. — Просто я очень на нее похожа.

Губы Алисы начинают трястись, но прежде чем хоть одна слезинка успевает скатиться у нее из глаз, я уже крепко обнимаю ее. Она вся дрожит, как еще совсем недавно дрожала и я, но теперь мне надо быть сильной, чтобы поддержать ее. Немного отодвигаюсь в сторону и вытираю рукой глаза.