Алиса в Хуливуде
Шрифт:
Энн отошла от него. Она все еще была настоящей красавицей. В любом месте, кроме Хуливуда, ее бы на руках носили.
Лос-Анджелес – город из тех, где люди, придя в офис, в клуб здоровья или в любимый бар, первым делом норовят сбросить с себя все лишнее. Кое-кто возит смену одежды в багажнике. Расстояния огромны, поездки утомительны, пробки постоянны; как рано куда-нибудь ни отправься, все равно можешь опоздать.
Как выяснилось, Спиннерен, живя на окраине, запланируй он деловую встречу или какое-нибудь развлечение на пятничный вечер, переодевался в конторе.
Риальто, который припарковался
Риальто поехал за ним, с трудом избежав пробки на Сансете; но на Сансет-Плаца «БМВ» развернулся и поехал вверх по склону по направлению к холмам. Немного не доехав до нужного места – где на добрую четверть мили вокруг сновали слуги в красных ливреях, – Риальто припарковал «кадиллак», достал из «бардачка» фотокамеру и подошел к одному из слуг, который как раз в эту минуту хлопотал возле только что прибывшего «мерседеса».
Вручив ему пятерку, Риальто сказал:
– Я уже припарковался. Да и вообще не приглашен. Так что проведи-ка меня туда, а?
Парень посмотрел на фотокамеру, потом на пятерку и пробормотал: «Лады». Красный «БМВ» Спиннерена обогнал их уже за воротами. Дойдя до разворота подъездной дорожки, слуга простился с Риальто и с честно заработанной пятеркой пошел обратно.
У решетчатой ограды крутилось с полдюжины фотокоров, ловя момент для снимка, который можно было бы выгодно продать.
Риальто направился к воротам. Один из нанятых на нынешний вечер в качестве охранников полицейских спросил у него, приглашен ли он. В ответ Риальто протянул ему десятку.
– Шутишь, – сказал охранник.
– Я работаю на самого себя. Так что не могу предложить больше.
– Мне насрать на то, кого из этих говнюков сфотографируют, а кого нет. Но ты можешь оказаться Психом, припрятавшим в футляре камеры пушку.
– Если бы я и впрямь хотел пришить здесь кого-нибудь, то предложил бы тебе сотню. Не один ли черт?
– Но десять баксов – это для меня оскорбление. – А больше я все равно не дам ни гроша. – Тогда отправляйся к репортерам у ограды. Риальто показал ему указательный палец и перешел через дорогу. Прислонился к ограде соседнего участка. Все, что ему было нужно, – получить повод находиться здесь. Он понаблюдал за тем, как фотографы снимают прибывающих гостей через окна автомобилей. Вспышки на мгновение ослепляли водителей и заставляли их отворачиваться. Кое-кто воспринимал возню репортеров с улыбкой, другие, наоборот, посылали их подальше.
Подъездная дорожка вилась в гору до самых ступеней массивного крыльца. Риальто со своего места было видно, как гости проходят в дом. Повсюду было полно охраны. Он подумал о том, не позавидовать ли такой жизни, и пришел к выводу, что деньги, дома, машины и шикарные бабы – это, конечно, здорово, но, с другой стороны, вечно приходится дрожать над тем, не похитят ли тебя или кого-нибудь из твоих близких с целью выкупа.
Так он уговаривал себя, сознавая, однако же, в глубине души, что лжет. Из-за одних только денег, подобных здешним, он был бы готов убивать и убивать.
Свистун нашел свободное
В другом конце комнаты, видел он, находилась Дженни, героиня нынешнего торжества. Она улыбалась направо и налево, принимая поздравления от людей, которых Свистун не знал в лицо. Время от времени она поглядывала через плечо, словно ища кого-то. И наконец нашла. И Свистун увидел, кого она искала взглядом.
Оказывается, не мне одному тут скучно, подумал Свистун. Бледный молодой человек, стоящий на ступеньках, ведущих на застольную часть торжества, глядел на веселящуюся толпу так, словно готов был каждого прикончить на месте. В его взгляде не было ни гнева, ни ненависти – лишь ледяное убийственное презрение. Увидев, что Дженни пробирается к нему сквозь толпу, он позволил себе чуть улыбнуться. Она поцеловала его в щеку, причем он и к этому отнесся столь же высокомерно.
Бокал с коктейлем, который держал Свистун, давным-давно успел согреться. Даже не пригубив, он поставил его на мраморный столик и отправился в сторону сада. При этом он прошел всего в шести или семи футах от натянуто улыбающейся Нелли и натянуто сдержанного Твелвтриса, которые шептались в углу.
Проходя мимо, он расслышал обрывок их разговора.
– Какой мудак сказал тебе это? Это был, конечно, Твелвтрис.
– У тебя свои источники, а у меня свои.
– Меня допрашивали, и не более того. Только допрашивали.
– Ну, Роджер, мы же оба знаем, как оно бывает. Такой важный человек, как ты…
– Послушай, ты, сука вонючая…
Побагровев, Твелвтрис готов был на нее накинуться, да и Свистун чуть было не рванулся ей на выручку, но Нелли, улыбнувшись, сказала мужу:
– Давай, Роджер, покажи всем, какое ты говно. Это существенно облегчит мою задачу.
Твелвтрис тут же отпрянул.
– Я готов к разумному разговору, – сказал он, но, судя по его виду и тону, в это трудно было Поверить.
Свистун через высокую французскую веранду вышел в сад и оказался у каменной стены, мозаично выложенной красными и оранжевыми живыми цветами. На такой высоте над уровнем моря Санта Ана была не страшна. Однако и здесь чувствовался свежий запах с моря.
Свистун закрыл глаза. Память о тех временах, когда Хуливуд был еще молод, да и он сам был еще молод, вспыхнула с такой остротой, что он едва не заплакал.
Радость и печаль, воспоминания о былых ошибках и упущенных шансах властно тянули его назад. К тем временам, когда он впервые влюбился в женщину, которая была по-настоящему красива. Причем ангельской красотой, которая, впрочем, скоро пошла насмарку.
Девушка перекрасила волосы, изменила форму носа, сделала подтяжку грудей – и, словно всего этого было недостаточно, приняла целый флакон таблеток и умерла, так и не предоставив ему возможности хотя бы поучить ее уму-разуму.
Неважно, толста ты или тоща, высока или мала ростом. Неважно, синие у тебя глаза или карие. Не важна форма носа, не важен размер груди, не важна величина пальцев ног. Ложись на спину, а уж обо всем остальном позаботится улица. Неужели ты этого так и не узнала.