Алиса в Хуливуде
Шрифт:
– А в связи с какой проблемой тебя мучает эта дилемма?
– Ну, если я предложу тебе больше пары баксов, ты решишь, что та мелочь, о которой я тебя попрошу, стоит куда дороже, и начнешь чего доброго торговаться.
– А одолжение окажется для тебя серьезным?
– С другой стороны, если я предложу тебе двадцатку с целью форсировать…
– Форсировать?
– То есть ускорить.
– Да брось ты, я знаю, что такое форсировать.
– … с целью форсировать процесс, то не переплачу ли я ровно десятку?
– Следует принять во внимание
– Да? И какой же?
– Является ли мое дальнейшее молчание частью сделки.
– А мне-то казалось, что ты продаешь все в одном пакете.
– Это не так. Все по отдельности.
– И одолжение тоже делится на части?
– Молчание – это услуга, которую я оказываю своим лучшим клиентам бесплатно. Переплачивать им действительно не надо.
– Ладно, вот твоя двадцатка.
Свистун извлек из пачечки соответствующую купюру.
– Значит, услуга не включает в себя молчание, – подхватив деньги скрюченным от рождения пальцем, сказал Тезих.
Горестно вздохнув, Свистун добавил десятку.
– Начиная с этой минуты я, если тебе угодно, понимаю тебя без слов, – сказал Тезих.
– Найди мне короб Алисы Коннорс, умершей двадцать восьмого августа тысяча девятьсот восьмидесятого года.
– Давненько. Что бы в этом коробе ни лежало, все давным-давно рассыпалось в прах.
Или подверглось разграблению – и подвергалось ему каждый раз, когда короб переставляли с места на место, подумал Свистун.
Тезих ушел и надолго запропастился. Свистун не удивился бы, появись служитель состарившимся или переодевшимся по случаю перемены времени года.
Проволочный короб был почти пуст. Пара розово-голубых шелковых брючек в обтяжку, шерстяная кофта с глубоким вырезом на груди, крошечный, должно быть едва прикрывающий соски, лифчик, пара босоножек на высоком каблуке и – в отдельном коричневом конверте – яркая пластиковая сумка на молнии, в каких женщины носят смену белья, собираясь в недолгую поездку.
В сумке оказались солнечные очки с диоптриями, губная помада, тени для век, тушь, пудра, румяна, тюбик крема для кожи, упаковка ароматизированных бумажных салфеток, мятные конфеты в коробочке, резинка для волос и тридцать восемь центов.
Ни бумажных денег, ни кредитной карточки, ни ключей.
На конверте стояла подпись Барни Тезиха. И другая – детектива, ведшего дело, но она оказалась совершенно неразборчивой и вдобавок была залита кофе.
Свистун побарабанил по ней пальцем.
– А ты сам в состоянии это разобрать?
– Это не мой почерк.
Тезих едва удостоил неразборчивую подпись взглядом.
– Я понимаю, что не твой. Но это вот твоя подпись. Вот я и спрашиваю у тебя, чья вторая?
– Понятия не имею.
– А все остальное кто-то у тебя купил?
– Я тебя не слышу, Свистун. А ты меня слышишь?
– Я тебя слышу.
– Это странно, потому что я-то тебя не слышу.
Твелвтрис сидел у себя в спальне, размышляя над тем, что на самом деле Дженни вовсе не
Дженни сидела в ванне, такая голенькая, такая красивенькая, – и наверняка уже распробованная каким-нибудь опытным дядькой вроде него самого. Время от времени – с тех самых пор, как она впервые здесь появилась, – он носился с мыслью о том, что она, возможно, все еще остается девственницей. Но что за вздор! В наши дни такого просто не может быть. Даже в Атланте двадцатиоднолетнюю девицу, которая ни с кем не переспала, считали бы полной идиоткой. Да, интересно, в какую пропасть летит страна? Куда подевались прежние ценности?
Я хочу сказать, надрываешься, чтобы прокормить жену и детей, а чего ради еще надрываться, верно ведь? И вот тебе со временем надоедает одна и та же холодная отбивная, одни и те же несвежие эклеры – но разве из-за этого у родного отца нет права лично удостовериться в том, что его дочь еще не обесчестил какой-нибудь молодой негодяй, и мизинца ее не стоящий? А, кстати, интересно, кто потребовал развода – он сам или Мэрилин? Он не мог этого вспомнить.
Все, что ему было известно, – он отдал бы целое состояние за то, чтобы снова переспать с Мэрилин. Но не с нынешней Мэрилин, уже одиннадцать лет прожившей с каким-то поганым докторишкой на дремучем Юге, а с той Мэрилин, которую он повалил на пол и взял на старом ковре. Да, вот с той самой Мэрилин! С молодой Мэрилин, которую завалил молодой Твелвтрис. С Мэрилин, которая выглядела точь-в-точь так, как сейчас Дженни. Как та Дженни, которой исполнился двадцать один, но которой всего пару дней назад было только десять.
И не зря же эта штука так называется: стальной болт.
Боско сидел с Нелли, набрасывая какие-то рисунки на обложке меню, когда к «Милорду» вернулся Свистун.
Он успел подойти и подсесть к ним незамеченным.
– Чем это ты занимаешься? – полюбопытствовал он.
– Объясняю Нелли насчет Санта Аны. Этот ураган называют «дренажными ветрами». Но так говорят специалисты, а простой люд зовет их «ведьмиными». Простой люд говорит, стоит задуть Санта Ане, и индейцы сходят с ума и принимаются пачками топиться в море.
– А теперь проститутки, сутенеры и грабители пачками бросаются под колеса машин, – подмигнув Нелли, ухмыльнулся Свистун.
– Смейся сколько хочешь, – возразил Боско. – Только эти ветры и впрямь сводят некоторых людей с ума. Расспроси Канаана или Кортеса, как в такие дни обстоят дела со статистикой убийств, изнасилований и самоубийств.
Разговор подошел слишком близко к теме телохранителя, роль которого играл при Нелли Свистун. Поэтому он перестал ухмыляться.
– Ну, и что же означают эти каракули? – спросил он, указав на один из рисунков Боско.