Алиса
Шрифт:
– Нет.
Никогда прежде мне не приходилось видеть на лице Алисы такого выражения - ужаса, перемешанного с презрением.
– Клянусь тебе - я этого просто не сообразил. Ей-богу, Алиса, я даже не подумал, что мисс Климентайн может опознать Ленни.
– Неужели, Джонни?
Слезы отчаяния, гнева и безнадежности навернулись мне на глаза.
– Нет, нет и ещё раз - нет! Что я, по-твоему - совсем чудовище?
– О, Джонни, я больше не знаю, что и думать.
– Как бы я ни поступил, - попытался оправдаться я, - ведь Полли все равно осталась бы у них.
–
– Что ты пытаешься этим сказать?
– выкрикнул я.
– Что я собственноручно подписал смертный приговор нашей дочери? Ты к этому клонишь?
– Нет, Джонни, я этого не говорила.
– Ты совсем безжалостная, Алиса.
– Ты сам не хочешь, чтобы тебя жалели.
* * *
Мы молча сидели в гостиной, следя за бегом часов и ведя собственный мучительный отсчет времени. Мы просидели так около двадцати минут, но это были самые томительные и страшные минуты в моей жизни. Ничто не могло сравниться с безудержным и агонизирующим отчаянием, которое охватило меня в те минуты. Только что состоялся суд, признавший меня виновным в преступной небрежности. Приговор - убийство собственной дочери - я вынес себе сам. Поставьте себя на мое месте - и вы поймете, каково было мое состояние в эти двадцать минут.
Алиса это прекрасно понимала. Она не пыталась хоть как-то ослабить мое бремя - это было бы бесполезно, - но через двадцать минут вдруг нарушила молчание и произнесла, как бы между прочим:
– Знаешь, Джонни, пока тебя не было, я все время ломала голову над загадкой исчезновения ключа...
Я промолчал, а она продолжила:
– И, мне кажется, я поняла, кто его взял.
– Ты это поняла?
– Думаю, что да. Точно я не уверена. Но, чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь в своей правоте.
– И кто же его взял, Алиса?
– Полли.
– Полли?
– Да. После того, как ты мне позвонил утром, я положила его на кухонный стол, а сама вышла в гостиную. Полли оставалась на кухне. Она видела, как я положила ключ на стол. Она ещё спросила меня, что это такое. Когда я показала, она воскликнула: "Ой, какой забавный ключик! Он совсем плоский". Я объяснила, что этот ключ отпирает специальный шкафчик, в котором люди хранят свои самые большие ценности, например, такие, как её куколки. Должно быть, этот ключ поразил воображение нашей малышки. Потом, когда я собралась, я просто крикнула из гостиной: "Пойдем, Полли, а то опоздаем". В кухню я больше не заходила и ключа не видела.
– Да, но Полли скорее всего зажала бы ключ в своей ладошке. И ты бы его увидела. В её платьицах ведь карманов нет! Или я ошибаюсь?
– Она была в своем сером костюмчике, а в нем как раз карманы есть. Должно быть, малышка просто положила ключ в один из них.
– В таком случае, - с расстановкой произнес я, - они уже могли его найти...
– Я как раз об этом подумала.
– И, если нашли...
– Джонни, вполне возможно, что они его не нашли, а Полли о нем забыла. Да и с какой стати
В этот миг кто-то позвонил в дверь черного хода.
* * *
Я пошел открывать через кухню, погруженный в мысли о том, что мы опять вернулись к ключу, и - одновременно пытаясь переложить хотя бы часть вины на Алису. Не потеряй она ключ, мы бы отдали его Энджи, и наша дочурка была бы сейчас дома и в безопасности. И все же нутром я сознавал, что сравнивать степень нашей виновности неправомерно. Ведь я не предупредил Алису, что ключ имеет для меня такое огромное значение...
Я открыл заднюю дверь. Точнее, повернул ручку вниз, а тот, кто стоял за дверью, рывком распахнул её и вошел в кухню. Увидев его, я остолбенел никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с таким исполином. Незнакомец был не столь высок - хотя и далеко за шесть футов, - как могуч; широченные плечи, бычья шея, ноги-бревна и - чудовищной толщины руки с ладонями-лопатами. У него было круглое, мертвенно-бледное лицо, крохотные синие глазки, нос-пуговка и коротко подстриженные соломенные волосы, торчавшие, как иголки на спине ежа. Щеки заросли двухдневной щетиной. Губы были такие тонкие, что рот походил на едва затянувшийся шрам. Словом, с более отвратительной, отталкивающей и вместе с тем устрашающей личностью я никогда не сталкивался.
Звериную силу чудовища я испытал на себе сразу же. Распахнувшаяся дверь ударила меня по плечу так, что меня отшвырнуло назад, как котенка, и я врезался в стену. Я невольно подумал, что, окажись на пути двери моя голова, она бы треснула от страшного удара, как бильярдный шар.
Вошедший остановился и уставился на меня, тупо моргая белесыми ресницами. Одет он был в черные джинсы, желтую спортивную рубашку и зеленую куртку с капюшоном. За спиной я услышал тихие шаги и догадался, что Алиса проследовала за мной в кухню.
– Кто вы такой - - спросил я.
– Что вам нужно?
– Ты - Кэмбер?
– Зычный гортанный голос с неуловимым акцентом показался мне знакомым. Где-то я его уже слышал. Но вот где и когда?
– Да, я Кэмбер.
– А я - Шлакман. Ганс Шлакман. Я звонил тебе утром - вспоминаешь?
– Да, - прошептал я. Во рту у меня внезапно пересохло.
– Помню. Речь шла о вашем отце...
– Точно, - ухмыльнулся Шлакман.
– Мой папаша перепутал поезд метро с мясорубкой. Или ты сам столкнул его?
– Он смерил меня взглядом, потом, все ещё ухмыляясь, презрительно покачал головой.
– Нет, такой заморыш, как ты, никого не столкнет. Заморыш и слюнтяй.
– А сами-то вы кто?
– вскричала Алиса.
– Вы вовсе не сын этого старика. Вы бы тогда не ухмылялись здесь, как горилла.
– Ха, вы только её послушайте, - изумился Шлакман, тыча в сторону Алисы огромной, как бычья лопатка, лапищей.
– Вот что я вам скажу, дамочка - будь этот старый сукин сын Шлакман вашим отцом, вы бы сейчас тоже стояли и ухмылялись. Старый мерзавец! По-вашему, я должен по нему слезы лить?
Говоря, он одновременно продвигался вперед, перемещаясь по нашей кухне, как слон по тесной клетке.