Алитет уходит в горы

Семушкин Тихон Захарович

Наконец Айе выстрелил. Люди побежали к рогам.

– Промах!
– послышался крик.

Айе сидел на снегу и чесал затылок.

– Промахнулся Айе. Старик прав, - сказал пожилой охотник.

Айе вскочил и сердито сказал:

– Это ружье твое. Ты хозяин ему. Попробуй сам отстрелить кончик отростка!

Владелец ружья сел, прицелился, выстрелил и тоже промахнулся.

Старик, затеявший испытание Айе, с важностью проговорил:

– Айе, наверное, научился хвастовству у белых людей. Поставьте рога там, где велел я.

Рога перенесли ближе.

Раздался

выстрел, и опять вся толпа бросилась к рогам. Айе остался вдвоем со стариком.

– Есть, есть!
– радостно закричали охотники.

Айе вскочил и облегченно вздохнул.

Старику поднесли рога. Он ощупал пальцами отбитый пулей отросток и сказал:

– Теперь я вижу, что ты остался настоящим человеком нашей земли. Пожалуй, надо посмотреть, что за праздник будут устраивать русские.

– Праздник хороший, - сказал Айе.
– Будут бега на собаках, состязания в стрельбе, в беге, будет борьба. За все будут выдаваться призы. Готовьте собак. Лучший наездник получит ружье!

– Хо! Ты, пожалуй, врешь?
– недоверчиво спросил старик.

– Нет, не вру. Приезжай - увидишь сам.

И все стали готовиться к празднику правильной жизни.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Удивительный обычай возник в стойбище Энмакай: бабы принялись за охоту на пушного зверя. Ну, бабье ли это дело - ездить на собаках в тундру, разбрасывать приманки на зверя, ставить капканы и затем ежедневно осматривать их?

И все это сделал русский учитель Дворкин.

Люди стойбища верили ему и объединились в обиде на Алитета. В их ярангах поселилась и прижилась радость жизни.

Сами женщины, услышав в первый раз от учителя, что им нужно ловить песцов, смеялись над ним.

– Вы попробуйте, а потом мы и собак хороших разведем. У каждой будет хорошая упряжка, - убеждал их учитель.

И чтобы не огорчать учителя, которого уже полюбили, женщины решили попробовать заняться охотой.

В тот вечер они поздно разошлись, и Дворкин, слушая их смех, доносившийся с улицы, сам улыбался.

И по всему побережью русские с настойчивостью принялись помогать бедным людям. Это они изгнали голод с побережья своими вельботами-самоходами и новым законом жизни.

– О, это только начало!
– говорил учитель.

Мяса было много, и каждая из женщин без ущерба для хозяйства могла отвезти в тундру приманку на песца.

А сколько было радости, когда Уакат привезла первого песца, за которого можно получить сорок бумажек-рублей!

Женщины тоже научились понимать толк в бумажках-рублях. Чтобы отметить это небывалое событие - первого песца, пойманного женщиной, Ваамчо устроил собрание.

Виновница торжества Уакат была в центре внимания. Все только и говорили о ней. После собрания она не спала всю ночь, а рано утром уже умчалась осматривать капканы.

Вот он какой, новый закон! Неплохой закон. Каждый, у кого есть глаза, видит это сам.

Ваамчо, обзаведясь хорошей упряжкой, успевал разбрасывать приманки на песца и ездить по соседним стойбищам, развозя великие слова правды.

И лишь Алитета ничто не радовало. Скучно стало ему в стойбище Энмакай. Он давно отвык от охотничьей жизни

и теперь не находил себе дела. Днем он спал, чтобы не разговаривать с людьми, а ночью, как хищник, бродил по стойбищу или в торосах моря. Когда же в стойбище заезжал кто-либо из ревкома и люди бежали в школу послушать новости, Алитет уходил в камни и не возвращался до тех пор, пока не уезжал русский. Ушла радость жизни. Перестал Алитет дружить с удачей. Сердце ныло от тоски по торговле. Безделье угнетало его, оно порождало лишь мрачные думы. Браун и в это лето обманул. На всем побережье негде было взять товаров. Всюду сидели русские купцы из племени Лося. Трудно стало жить Алитету: вся семья переселилась в один полог, потому что не стало хватать жира, чтобы отопить и осветить три полога. Но и в единственном пологе огонь светил тускло.

В полумраке с открытыми глазами молча лежал Алитет. И никто не знал, о чем думал он. Всем было тягостно, и все старались молчать.

Тыгрена догадывалась, что скоро, скоро Алитет покинет побережье и навсегда уйдет в горы.

Озлобленный, он лежал и неприязненно посматривал на своего отца Корауге. Алитет возненавидел и его. Недовольство и вражда поселились в пологе.

– Ты все лежишь? Не мешало бы позаботиться о жире, - напомнил Корауге сыну.

Алитет поднялся с оленьей шкуры и, сидя, долго смотрел на отца. Потом недовольно сказал:

– Ты перестал видеть, что настала трудная жизнь. Не мешало бы тебе подумать об уходе к "верхним людям". Что-то давно я не вижу от тебя никакой пользы. Или ты все еще думаешь, что помогаешь мне в моих делах?

Шаман вздрогнул и с глубокой обидой сказал:

– Где это видано, чтобы человеку кто-то предлагал уходить к "верхним людям"? Разве у меня перестал ворочаться язык во рту, чтобы самому попросить смерти? Разве я перестал быть хозяином своей жизни? Или ты думаешь, что я не могу сам вымолвить последнее слово?

Алитет вскочил и резко, непочтительно, повысив голос, сказал:

– А ты не видишь, нас окружил новый закон, привезенный русскими?!

Алитет в ярости сорвал деревянных и костяных прокопченных божков, висевших на стенках, и торопливо вылез из полога. Он схватил топор и озлобленно начал рубить их на мелкие кусочки, приговаривая:

– Вот вам, помощники в жизни!

Он собрал кусочки божков в пригоршню и, выйдя из яранги, разметал их по снегу. Затоптав их, он вернулся, взял ружье и ушел во льды сторожить нерпу.

Давно не сидел он у отдушины. Скучно сидеть и бесконечно долго ждать, когда покажется эта глупая нерпа подышать воздухом. Но Алитет терпеливо сидел и думал. Он долго сидел и, разозлившись, бросив ружье в отдушину, сказал:

– Все! Нечего делать здесь на берегу. Пора уходить в горы.

Вернувшись домой и встретив около яранги Тыгрену, он крикнул:

– Живо собак! Скорей надо готовиться к кочевой жизни.

Лицо Алитета было необыкновенно злым и страшным, когда, одетый по-дорожному, он вышел к нарте, где Тыгрена пристегивала собак. Она запрягала собак торопливо и не могла скрыть радости, что Алитет наконец-то уезжает из стойбища. Слишком тяжело стало жить вместе.