Алитет уходит в горы
Шрифт:
– Андрюша! Из дому без тебя не могу выйти. Пойдем! Поговорим с народом, - звал он Жукова.
Народ собирался в какой-нибудь просторной яранге, и там долго длилась беседа с постоянными двухсторонними переводами.
На следующий день новости, почерпнутые из этой беседы, как устная газета, уходили и в ту и в другую стороны побережья. Местный, "торбазный" телеграф от стойбища к стойбищу, от охотника к охотнику разносил их с непостижимой быстротой.
Люди, жившие далеко на побережье и еще не видевшие русского начальника, уже много знали о нем.
Целые
В одной тетрадке он расположил по алфавиту слова, в другую - выписал фразы с особыми подзаголовками. "Бытовые разговоры", "Торговые разговоры", "Разговоры о собаках" и много других подзаголовков было в этой "тетради готовых фраз".
Утром Лось пробуждался первым и кричал своему секретарю:
– Андрюшка! Вставать пора! Цингу наспишь!
И, еще лежа в меховых спальных мешках, высунув лишь головы и надев шапки, они начинали свой трудовой день.
– А ну, Андрюша, проэкзаменуй меня.
И начиналось: кляуль - человек, неускэт - женщина, гаймычилен богатый, вылеткуркен кляуль - торгующий человек и т. д. и т. д.
– Ну как, Андрюша?
– Да успешно, Никита Сергеевич! Можно сказать, сверх всяких ожиданий.
– Подожди, друг! Скоро с лекцией выступлю на чукотском языке. А как по-чукотски "уходи"?
– Канто.
– Ага, ну, кантуй! Иди договаривайся о нартах. Сегодня мы выедем на побережье избирать лагерные комитеты и родовые советы. Пока ты будешь договариваться, я тем временем лепешек настряпаю. Отвыкнем мы с тобой, браток, совсем от хлеба.
– Мне рассказывали, что Томсон всю жизнь печет свой хлеб на лампе "молния". Хотел попробовать, да все некогда было, - сказал Жуков.
Лось облачился в меховую одежду и зашуршал кочергой в камбузе, как называли здесь, на Севере, самую обыкновенную плиту.
– Кантуй, кантуй поскорей!
– говорил он, улыбаясь.
– Это слово я уже не забуду.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Развалившись в качалке мистера Томсона, мистер Саймонс курил душистый "кэпстон". Мистер Саймонс был доверенным "Норд компани" и вел здесь дела пушной фактории. Он был и пушником, и продавцом, и кладовщиком, и счетоводом. По его мнению, здесь и одного человека было много. Бездеятельность угнетала мистера Саймонса. Это был сухопарый блондин лет тридцати, с холодным, надменным лицом и мутными глазами. Все здесь ему опротивело, и мистер Саймонс не один раз бранил себя за то, что соблазнился высоким окладом в фирме "Норд компани" и заехал в эту "дикую" страну. Он ненавидел охотников, их одежду, их улыбающиеся лица. Он даже радовался, что они не так часто приезжают к нему на факторию, не подозревая, что это дело рук Томсона и Алитета.
Мистер Саймонс, прежде чем войти в свой дом или склад, обычно вытаскивал из кармана носовой платок, обвертывал им дверную ручку
Зима была уже в разгаре, и мистера Саймонса давно одолевала невыносимая скука.
Три месяца прошло с тех пор, как ушел пароход "Бичаймо", оставив на этом берегу быстро собранный дом, склад и товары пушной фактории вместе с мистером Саймонсом.
За это время можно было удавиться с тоски, если бы не общество единственного культурного человека - Чарльза Томсона. Это счастье, что он задержался еще на один год. По крайней мере, есть с кем поболтать в длинные зимние вечера.
Каждое утро, пробуждаясь от сна, мистер Саймонс неторопливо одевался и шел в хижину мистера Томсона. Даже пурга не задерживала его. От самой пушной фактории "Норд компани" до хижины мистера Томсона был протянут канат, по которому мистер Саймонс и пробирался в любую погоду.
Он столовался у мистера Томсона. С утра они пили кофе, ели блины с маласом*, консервированные фрукты. Затем мистер Саймонс слушал рассказы Чарльза Томсона, по воскресеньям заводили граммофон, раскладывали пасьянс, и так, при мерцающем свете керосиновой лампы, они изо дня в день коротали длинное северное время. Уходя, мистер Саймонс с усмешкой говорил:
– Гуд бай, мистер Томсон, время - деньги.
Однажды, когда мистер Саймонс принес к ужину виски, они долго говорили, как старые добрые приятели.
_______________
* Джемом.
– Мэри!
– крикнул Чарли.
– Еще кофе.
Мэри удивилась: всегда кофе подавала мать. Она надела платье и вошла в комнату.
– Возьми и себе чашку. Сядешь за стол вместе с нами. Сегодня воскресенье, - сказал отец.
Никогда еще не бывало, чтобы отец пригласил дочь к столу. Мэри растерялась. Она стояла, не понимая, чего от нее хотят.
– Садись, садись.
– И отец взял ее за руку.
– Очень интересная дочь у вас, мистер Томсон, - сухо сказал Саймонс.
– Она не говорит по-английски?
– Нет, - неохотно ответил Чарльз Томсон.
Играл граммофон.
Мистер Саймонс не спускал глаз с Мэри, которая торопливо допивала кружку кофе. Вдруг она вскочила и побежала.
– О, куда же вы, мисс Мэри? Мы еще будем танцевать!
Но Мэри уже скрылась за дверью.
– Она не танцует, мистер Саймонс.
– О, надо учиться. Девушка должна танцевать. Я могу научить ее...
Они опять закурили "кэпстон", помолчали.
– Хорошо, мистер Саймонс, продолжим наш разговор. Все же, мистер Саймонс, я не могу понять, почему "Норд компани" добивается здесь монопольной торговли? Монополия исключает конкуренцию, а торговля зиждется на ней.
– О да, мистер Томсон, вы совершенно правы. Но вы забыли одно: мы имеем дело с русским Министерством торговли. В Советской России сейчас все монополизировано. В России осталось немного представителей частной торговли.
– Мистер Саймонс встал, развел безнадежно руками.
– Мы ничего не можем поделать. Вынуждены подчиниться. Мы здесь не хозяева.