Алитет уходит в горы
Шрифт:
— Тыгрена, тебе пришло письмо от Айе. Вот что он пишет: «Тыгрена, я, Айе, вернулся с Большой земли. Теперь я стал помощником Андрея. Помнишь, который приезжал к вам с Лосем? Теперь я стал совсем другим человеком. Если ты не перестала думать обо мне, забирай Айвама и приезжай ко мне. Я говорил с Андреем, с Лосем, и они мне сказали: „Пусть Тыгрена приезжает“. Теперь Алитет не заберет тебя обратно, как раньше. Кончилась его сила. Вот все. Айе».
Тыгрене показалось, будто она спит и видит сон. Голова закружилась, в глазах потемнело.
И восторг на лице Тыгрены сменился недоверием.
— А может быть, это говорит не Айе? Он никогда не умел разговаривать по бумажке, — тихо сказала Тыгрена.
Дворкин встал со стула и, показывая письмо, мягко сказал:
— Смотри, Тыгрена. Вот письмо. Его написал сам Айе. Наверное, он научился так же, как и мои ученики, Ведь они тоже раньше не разговаривали по бумажке. Я говорю тебе правду: письмо написал Айе.
Тыгрена осторожно взяла бумажку, посмотрела в нее, и ничто не напоминало в ней Айе. Она напряженно вглядывалась в бумагу, силясь понять смысл и значение рассыпанных крючков, и не могла. Она перевернула бумажку и вдруг с изумлением проговорила:
— Смотри, смотри, Ваамчо! Здесь нарисовано стойбище Янракенот, где мы с детства жили с Айе. Смотри, вот яранга моего отца Каменвата, вот яранга Айе, вот яранги соседей. Всего их было десять яранг. Вот все они здесь. А это наша гора. Айе всегда палкой рисовал это стойбище на снегу. Это его рисунок!
Дворкин с улыбкой слушал восторженный рассказ Тыгрены.
— Я тебе и говорю, Тыгрена, что эта бумага написана Айе. Я не выдумываю. Я совсем не хочу шутить над твоей тяжелой жизнью. Я говорю тебе правду. Тебя зовет Айе к себе, и ты немедленно поезжай. Ничего не бойся и не опасайся. Там у тебя найдутся защитники. Давно пора бросить к черту этого Алитета. Вот завтра же вместе с Ваамчо и поезжай. Его вызывают туда на праздник.
Тыгрена вопросительно взглянула на Ваамчо.
— Поедем, Тыгрена, а то увезет тебя Алитет в горы, оттуда трудней будет убежать.
Тыгрена поспешно встала и сказала решительно:
— Едем, Ваамчо.
Запыхавшись, она прибежала домой. Айвам смеялся, что-то лепетал, держа в руках круглые морские камешки.
Тыгрена подняла его на руки и пристально взглянула на него, ища в его лице черты Айе. И несмотря на то, что их не было в лице Айвама, она увидела их.
— Играй, Айвам, — сказала она.
— Ты куда ходила? — злобно спросил Корауге. — К учителю ходила? Блудня!
Тыгрене трудно было промолчать, скрипучий голос старика раздражал ее, но ей совсем не хотелось вступать в разговор с ним. И она молчала.
— Я знаю, куда ты ходила! — визгливо прокричал старик. — Ты умножила свои проступки. И худо, ой как худо будет тебе!
Айвам подошел к старику и поднес ему камешки.
— Убери его,
Мальчик закричал, свалился на шкуры, из носа его потекла кровь.
Тыгрена кинулась к старику. Она сгребла его своими руками, оторвала от пола и со всего размаха бросила дряблое тело в сенки, на галечный пол. Старик грохнулся, как мешок с костями, и, распластавшись, остался лежать неподвижно.
Тыгрена схватила Айвама и с побагровевшим лицом побежала к учителю.
— Сейчас я хочу ехать? — крикнула она.
Вслед за ней вбежал Ваамчо.
— Запрягай собак, Ваамчо! Я хочу ехать сейчас!
— Сейчас?! — удивился Ваамчо. — Ночь. Утром поедем.
— Луна скоро засветит. Сейчас едем. Иди, иди, Ваамчо. — И она выпроводила его на улицу.
— Учитель, пусть Айвам побудет здесь. Пожалуй, я запрягу своих собак.
Подбежала встревоженная Наргинаут.
— Старик умирает, — шепотом сказала она.
— Пусть умирает, — равнодушно ответила Тыгрена.
— Да, пожалуй, ему все-таки пора умереть, — согласилась Наргиваут.
Разъяренная Тыгрена быстро заложила собак и подкатила к школе, где уже стояла нарта Ваамчо.
Она взяла в одну руку сына, в другую — остол и, садясь на нарту, сказала:
— Едем, Ваамчо!
— Подожди, Тыгрена. Мне надо что-то сказать учителю.
— Что такое, Ваамчо? — спросил Дворкин, провожавший их.
— Пусть Алек с ребенком, пока я не вернусь, поживет у тебя в школе. Как бы Алитет что-нибудь не сделал.
— Хорошо, — сказал учитель.
Едва нарты выехали из стойбища и скрылись яранги, Тыгрена остановила упряжку.
— Ваамчо, пристегни моих собак к своей нарте. Мне трудно управлять упряжкой.
Ваамчо пристегнул собак к своей нарте, и длинная вереница в двадцать четыре собаки, извиваясь вдоль морского берега, тронулась в путь. Тыгрена сидела рядом, прижав к себе Айвама.
— Тыгрена, ты убила старика? — спросил Ваамчо.
— Нет. Он сам убился.
На небе, одетая в рубашку, смеялась луна — предвестник пурги.
Глава четырнадцатая
К октябрьским праздникам в заливе Лаврентия, на галечной косе, выросли два огромных дома: школа-интернат и больница. Уже задымили печи, и строители временно переселились в теплые дома.
Такова уже традиция советских людей — ознаменовывать годовщину своего великого праздника производственными достижениями.
Так встречали праздник и на берегах холодного северного моря.
На зданиях стояли высокие флагштоки с развевающимися алыми полотнищами.
Наступила уже настоящая зима.
Всюду на приколах лежали собачьи упряжки. Охотники ходили вокруг зданий, с любопытством заглядывая во все уголки невиданного русского стойбища. Хозяином этого стойбища был Андрей Михайлович Жуков.