Алло, милиция?
Шрифт:
— Много, но ничего толком. Как водится, всё валит на покойника. Единственная полезная информация: Томашевич снимал у кого-то гараж около Восточного кладбища. Кстати, от того массива гаражей до гастронома на Калиновского, 46 — десять минут ходьбы. Юрисдикция твоих милицейских друзей.
— Думаю, сторожа опознают Томашевича по фото и покажут гараж.
— Дерзай, Егор. Из Советского РОВД этим точно не будут заниматься. У них преступление раскрыто, один злодей в клетке, другой — в морге, а что украденное
— Простите?
— У нас так МВД расшифровывают — малоразвитые внуки Дзержинского. Не все там тупые и безнадёжные, но они рабы системы, заданной Москвой.
— Понятно. Я поговорю с операми. Набросают какой-нибудь рапорт, что есть негласная информация о хранении в гараже Томашевича ящика с героином, возьмут постановление на обыск. Или попросту взломают, с них станется.
— Это ещё не всё, Егор. Сварщик, взятый под стражу за нарушение техники безопасности, даёт мутные показания, почему вовремя не убрал баллоны.
— Знаю. Я читал протокол.
— А я тебе скажу то, чего в протоколе нет. И следователь прокуратуры тебе наверняка не сказал, потому что ты пришёл к нему по звонку из РОВД. Так вот, сварщика просил помочь его старый друг-собутыльник. Наш хотел забрать баллоны и горелку из гастронома, но тот сказал — у меня всё ЖЭКовское есть. Вот они и варили весь день накануне взрыва. Угадай — что.
— Даже не буду пытаться.
— Зря. У тебя проскальзывают замечательные догадки.
— Пас.
— Они переваривали решётки опорного пункта милиции на Востоке-1.
— Там, где ошиваются привлечённые к расследованию капитан Говорков и лейтенант Давидович. Оба были у гастронома в момент взрыва. Но болтались на районе до полуночи, Томашевич никому из них не мог позвонить, что лежу на деньгах, истекаю кровью…
— Конечно, их причастность маловероятна. Просто учти, Егор. Верить нельзя никому, тем более — твоим новым приятелям-ментам. Мне верить можно[1].
— Надеюсь… Раз так… Виктор Васильевич! Как мне перевестись в вашу контору? Пусть не во второй главк, так хотя бы в пятак? Не хочу провести жизнь, расследуя преступную ненарезку огурца.
— Твой лимит просьб и моей доброты на сегодня исчерпан билетами в театр. Раскроем взрыв в гастрономе — поговорим серьёзнее. И так ты на связи уже не в пятаке, а в контрразведке… — он набросал на листке бумаги короткую записку. — Дуй в кассы драмтеатра имени Горького, спроси Валентину Игоревну, отдашь эту записку.
Выходя из касс клуба Дзержинского, Егор с чувством лёгкого превосходства посмотрел афишу, обещавшую показ «Бриллиантовой руки». Сюда бы он повёл Настю, не подвернись более интересного варианта. Московский Театр Сатиры был неизмеримо круче, чем ретрокино.
Выспросив у прохожих дорогу на Володарского, где находился драмтеатр, предоставивший
— Милиция, Давидович! — фыркнуло из холодной трубы.
— Лёха, выгорело. В субботу у меня с ней свиданка. Хороша работа в уголовном розыске! Мне у вас начинает нравиться.
— Нас в сто раз чаще имеют, чем мы — секретарш из торговли. Узнал чо полезное?
— Не торопи. Сначала надо расколоть на чистосердечный секс, только потом — на чистосердечное признание. А пока я тебе другое предложу. Умеешь гаражи взламывать?
х х х
Настя объявилась в общежитии только около шести, не предупреждённая заранее о театре, и Егор начинал подумывать подарить билеты Варе с Марылей. Наконец, раздался стук в дверь, и в проёме показалась лохматая голова с веснушками на лице.
— Девочки сказали — ты меня несколько раз спрашивал. Случилось что?
— Случилось! — он с готовностью захлопнул учебник. — Идём на спектакль Театра Сатиры. Если нет других планов, конечно.
— Когда?
— К семи. Скоро выходить.
— Ой… Но это же театр! Надо платье одеть, подкраситься, не просто же…
— Тогда я нацеплю костюм комсомольского чинуши. Вообще-то собирался идти в джинсах.
Только сейчас она обратила внимание на обновку.
— Откуда?!
— Купил. Как начал встречаться с тобой, стало не всё равно как выгляжу. Короче! Вот как есть — такая и иди. Вся публика обзавидуется, больше ни у кого нет столь рыжей подруги.
Не зная, радоваться ли по поводу «не всё равно» или расстраиваться из-за подколки о рыжей, Настя упорхнула. Вернулась через двадцать минут, всё же в платье и с чуть подкрашенными губами.
— Куртку у кого-то одолжил?
— Приобрёл. Слушай! Моя служба открывает неожиданные возможности. Правда, и требует много. В субботу не увидимся, я на задании.
— Каком?
— Секрет. Должен соблазнить любовницу вора в законе и выведать у неё секреты криминального мира. Ты не против?
— Ну что ты! Действуй. Сравнишь со мной и поймёшь — я лучше.
— Никаких сомнений. Но что поделаешь — служба.
Шутка «сравнишь со мной» прозвучала с плохо скрытым внутренним напряжением.
Они отправились пешком, до театра имени Горького было около двадцати минут быстрым шагом. Не располагавшая служебной «шестёркой», Настя носила удобные сапожки без каблука, туфли сунула в сумку.
— Спектакль какой?
— Что-то про аптекарей. Ширвиндт, Мишулин, Папанов. Вспомнил! «Таблетку под язык».
Настюху пробил такой смех, что она на миг даже остановилась, выпустив локоть спутника.
— Аптекарей?! Это пьеса белорусского драматурга Андрея Макаёнка про председателя колхоза. Ты же в школе проходил Макаёнка!