Альманах всемирного остроумия №1
Шрифт:
О Кострове рассказывают, что в бытность его в Московском университете казеннокоштным беднейшим студентом произошел однажды вечером, за ужином, беспорядок, при чем полетели тарелки и бутылки в голову эконома-взяточника. Ректор сталь разбирать, отчего все это произошло, и когда оказалось, что в числе участвовавших в бросании тарелок и бутылок был тихий скромный Костров, ректор обратился к нему с укором, говоря: «И ты, Костров, туда же? Да из-за чего ты-то?» – «Из-за любви к человечеству, Ваше пр-во», – отвечал Костров.
В то время, когда в Царскосельском лицее еще учились такие даровитые юноши, какими потом проявились в литературе: Пушкин, Дельвиг, барон Корф, Илличевский
Кошанский предложил Илличевскому написать второй стих, и он приписал:
Не знают – встать иль спать – смятенные народы.Дружный залп рукоплесканий приветствовал эту острую шутку на незамеченную до тех пор самим даже профессором нелепость первого стиха.
Исторические анекдоты из жизни великих музыкантов
Хорошая память никогда не изменяла Россини. Даже в старости. Россини был как-то раз приглашен на вечер барона Дельмора, в Париже. На этом же вечере присутствовал и Альфред Мюссе, молодой французский поэт. Приглашенные по очереди читали свои стихи и отрывки из произведений. Мюссе прочел публике свою новую пьесу – стихов приблизительно в шестьдесят. Когда он закончил читать, раздались аплодисменты.
– Кто это сочинил? Что-то я не припомню автора… – с равнодушным видом спросил подошедший к Мюссе Россини.
– Ваш покорный слуга, – поклонился Мюссе.
– Извините, но этого никак не может быть: эти стихи я учил еще в школе! И, между прочим, помню до сих пор!
С этими словами композитор слово в слово повторил стихи, только что произнесенные Мюссе. Поэт покраснел до корней волос и ужасно разволновался. От растерянности он сел на диван и стал бормотать что-то невнятное. Россини, видя реакцию Мюссе, быстро подошел к нему, дружески пожал руку, и сказал с виноватой улыбкой:
– Простите меня, дорогой Альфред! Это, конечно же, ваши стихи. Во всем виновата моя память, только что совершившая эту литературную кражу.
На одном из представлений оперы Моцарта «Дон Жуан» в Итальянской опере в Париже, молодой фат напевал некоторые мотивы из этой оперы так громко, что беспокоил своих соседей. Сосед его, не будучи в силах терпеть дольше, сказал: «Che bestia! [97] » – «Это вы мне сказали?» – спросил надоедающий. – «Нет, синьоре, – отвечал дилетант, – я сказал это о Моцарте, мешающем мне вас слушать».
97
Вот скотина! (итал.)
Академик и грамматик Бове застал свою жену в страстную минуту с ее учителем музыки. Захваченный врасплох, музыкант воскликнул: – «Когда, сударыня, я вам говорил, что было время, чтоб я уходил». – «Чтоб я ушел, милостивый государь», – возражает Бове, пурист прежде всего.
Раз у Россини спросили, есть ли у него друзья. – «Как же! Имена их Ротшильд и Агуадо». – «Это, как известно, первые капиталисты в Европе; вы, вероятно, их избрали себе в друзья, надеясь поэтому запять у них денег на более выгодных условиях?» – «Совсем нет, я их называю друзьями потому, что они никогда у меня не берут денег взаймы».
– «Как вам нравится квартет во вчерашнем концерте? – спросил
Известный скрипач кавалер Эссекс давал в Лондоне концерт. По окончании первого аллегро его освистали. Нисколько не сконфузившись, он обождал, пока восстановилась тишина, взял темп адажио и, положив во время ритурнели [98] свой инструмент под мышку, просвистал соло, аккомпанируя его на скрипке пиццикато. Эта выходка понравилась публике и она разразилась бешеными аплодисментами. Виртуоз подошел к рампе, почтительно поклонился и сказал: «Я охотно соображаюсь со вкусом многоуважаемых знатоков, с тех пор как заметил, что вкус этот преимущественно обращен на свист».
98
Ритурнель – инструментальное вступление, интермедия или завершающий раздел в вокальном произведении или танце.
Глава 4. Остроумие и юмор из жизни художников
Человек, который наделен даром насмешки, имеет обыкновение придираться ко всему, что дает ему возможность продемонстрировать свой талант.
Зарубежные художники
Ван-Дейк отправился в Гарлем с непременным намерением увидеть живописца Гальса в его мастерской, но так как этот художник любил сидеть в трактирах, то застать его было не легко. Поэтому Ван-Дейк, не говоря своего имени, только просил предупредить хозяина, что один приезжий желает заказать свой портрет. Видя возможность заработать немного денег и потому славно покутить, Гальс поспешил придти домой, где и застал В. Дейка, которого он не знал в лицо и который сказал ему, что, сам занимаясь несколько живописью, он желал бы иметь свой портрет от руки знаменитого Гальса. Художник, еще находясь под влиянием винных паров, довольно небрежно набрасывает эскиз и показывает его посетителю. – «Не дурно! – говорить В. Дейк, – но я сделаю не хуже! Садитесь, пожалуйста». Гальс, смеясь, садится на стул и о любопытством следит за смелыми приемами незнакомца. Вдруг он заглядывает в его работу и громко восклицает: – «Ван-Дейк!»
В одну из своих прогулок в окрестностях Парижа знаменитый художник Давид Теньер, проголодавшись, зашел в первый деревенский трактир и спросил чего-нибудь позавтракать. Ему подали, но когда пришло время расплатиться, Теньер заметил, что забыл дома кошелек. В эту минуту к окну комнаты, где он сидел, подошел слепой с мальчиком и заиграл на волынке. Художник вынул карандаш и в нисколько минут нарисовал эту группу, намереваясь подписать ее своим именем. – «Остановитесь, – сказал один господин, сидевший в молчании до тех пор за кружкой, – не подписывайтесь и отдайте мне этот рисунок, за который я заплачу цену, вами самими назначенную. В наше время только Давид Теньер может так мастерски и скоро писать!» Счет трактирщика был уплачен, и слепой получил от Теньера хорошую награду.
У знаменитого художника Сальватора Розы были в квартире разбитые клавикорды, которые, по мнению друзей, давно должны были бы сгореть в камине, но живописец обещал, что они найдут покупателя, готового дать за них высокую цену. И точно, Сальватор нарисовал на крышке инструмента какую-то картину, и один богатый вельможа купил ее за баснословную сумму.
Живописец Тинторетто, рассердившись чрезвычайно на свою старую служанку, наказал ее тем, что, списав с нее портрет, поставил ее в числе убийц на своей знаменитой картине: «Смерть св. Стефава.