Алмаз темной крови. Книга 1
Шрифт:
Поэтому не было ничего удивительного в том, что эти торги обставлялись со всевозможной пышностью и церемониями, а к их началу был приурочен городской праздник, с факельным шествием, с выступлениями артистов, танцами и прочими горячительными средствами. Всю неделю, пока продолжались торги, Эригон был еще более весел и неумерен, чем подгулявший подмастерье. В день же седьмый этот подмастерье явно хватал лишнего и попросту терял всякое разумение. Словно сорвавшись с цепи, город пускался во все тяжкие… Все сословные и имущественные различия переставали что-нибудь значить, портовый грузчик мог запросто похлопать жену городского головы по пышным юбкам и оттанцевать с ней разок-другой, известный всему Эригону карманный воришка мог состроить рожу судье, а то и выпить с ним доброго винца, что же касается женской половины города, то из
Все артисты храмовой труппы Лимпэнг-Танга пребывали в приятном ожидании веселой публики, хорошего заработка (если повезет, можно будет отдыхать всю зиму) и развлечений. В четыре дня, остававшиеся до начала праздника, они успели отдохнуть, привести в готовность весь свой реквизит и лишний раз убедиться в готовности самих себя.
— Ну что ж… праздники могут начинаться, — сказал Лиусс, заканчивая последнюю вечернюю репетицию, — Мы им покажем.
Позади были уже два дня торгов, все диковинки подешевле были распроданы, а аппетиты покупателей раззадорены донельзя. Продажа афродизиаков по традиции предварялась ночным праздником, блеск которого оплачивали торговцы соблазном, а обеспечивали дети Лимпэнг-Танга. Больше всех в этот раз отличился Лорка; на своем огромном серебристом жеребце он откалывал такие номера, что, наверное, сам себе дивился. Сцена, кулисы… все это было не для него; он словно вспорол тело толпы лезвием стремительного галопа, ворвавшись на площадь с какой-то из улочек, и каким-то чудом ухитрившись никого не затоптать. Зрители, затаив дыхание, следили за тем, как вольтижер, стоя в седле мчащейся по кругу лошади, жонглирует зажженными с обоих концов факелами, как он почти что пролетает сквозь обручи, которых искусство Лиусса заставило гореть пламенем немыслимых цветов; свое выступление Лорка превратил в настоящий фейерверк трюков, один сложнее другого, — в этой ночи самым безумным факелом была его рыжая голова.
Завершать программу предстояло Амариллис; ее танец должен был убедить доселе сомневающихся отведать коварных даров оазисов Арр-Мурра… Готовясь к выходу, танцовщица в который раз благословила выучку школы Нимы и строгость госпожи Эниджи: что бы ни творилось в ее душе, какие бы мысли не пытались заставить ее споткнуться, — ничто не имело ни малейшего значения для дисциплинированной артистки. «Танцовщица Нимы славит любовь», повторяла про себя Амариллис, натирая тело маслом суртонской белой розы, от которого кожа слегка светилась в темноте. «Никто да не прикоснется… и даже не мечтай…», твердила она, одевая блестящий золотистый парик. «Ибо открытое соблазна не имеет…» — и она лишний раз проверила, легко ли скользят застежки на юбке. Наблюдавшая за ней Венона только головой качала: куда подевалась та девчонка, которой она все утро растолковывала правила составления микстур от кашля?
— Ты не передумала? — несколько неуверенно спросила певица, — Ты уверена, что хочешь танцевать именно под эту песню? Она и на обычную публику действует как валериана на кота… как бы здешние совсем с ума не посходили. И не жалко тебе их?
— Ни капельки, — отрезала Амариллис. — Или ты забыла, сколько нам заплатили? Господин Амброджо не скупился, даже рука не дрогнула, когда задаток отдавал. И не беспокойся так… сработаем, в первый раз, что ли?!
И, уже стоя у самого края кулис (все артисты, кроме Лорки, выступали на высоком помосте), она тихо пропела-промурлыкала припев венониной песни:
Милый мой, приди ко мне, Днем молю я и во сне. И губам, что всех нежней, Поцелуев не жалей… Днем молю я и во сне — Милый мой, приди ко мне…… С честью и блеском отработав деньги победителей пустыни, они возвращались в дом госпожи Элиссы, и уже за садовой оградой Криолла с искренним возмущением обратилась к Амариллис:
— Послушай, мы же договорились, что пойдем к ювелиру вместе!
— Да, я помню, — недоуменно ответила танцовщица. —
— Это ты передумала! Что, думала, я не замечу?
— Чего не заметишь? — ничего не понимая, нахмурилась Амариллис.
— Да ладно уж… Дай лучше посмотреть поближе, — и Криолла протянула к подруге руку.
— Да что с тобой такое? Нет у меня ничего нового, померещилось тебе, видно…
— А это что такое? — и акробатка, схватив Амариллис за руку, развернула ее ладонь тыльной стороной вверх и чуть ли не ткнула танцовщице в нос. — Никак светлячков приручила?!
Амариллис, посмотрев на собственную руку, ахнула: давно уже ставшее привычным кольцо, подарок старого орка, совершенно преобразилось. Вернее, изменился камень, вызвавший когда-то столько вопросов у некоего цверга… В прозрачно-черной глубине алмаза темной крови, словно в глазах у разозленной кошки, вспыхивали яркие, ядовито-зеленые искры, они лихорадочно мельтешили под поверхностью камня, метались как бабочки в горсти. За этим переплясом огоньков стала почти незаметной руна, про которую хозяйка кольца знала лишь то, что называется она «феху» и может иметь магическое значение… больше ей ничего не удалось вытянуть из Арколя.
— О Нима Безотказная, это что ж такое?! — изумленно вопросила Амариллис, ни к кому, собственно, не обращаясь.
— Эй, что у вас стряслось? — и из густой летней темноты выросла фигура Рецины. — Опять побрякушку какую потеряли?
— Да нет, скорее уж нашли, — ответила за подругу Криолла, зачарованно рассматривая камень.
— Ну-ка, покажите, — потребовала мизоанка, — Да-а-а… впечатляет. Чего это он так… сигналит?
— А я откуда знаю? — Амариллис в недоумении развела руками. — Нет, нас, конечно, учили камни различать, но в такие тонкости не вдавались. Может, у ювелира спросить? Говорят, бывает, что камни болеют, блеск теряют и все такое…
— Слушай, а давай у Фолькета спросим? — предложила Криолла, — все равно собирались его проведать… Уж он-то знает.
— Опять этого камнееда выслушивать… — и танцовщица страдальчески закатила глаза.
— Да ладно, потерпим немножко… Он мне обещался та-а-акие браслеты подобрать… и к ним еще пару ножных, с подвесками…
— Понятно… — и Амариллис покачала головой, — Кажется, кто-то собирался идти к ювелиру вместе…
Глава седьмая. Ветряки Эригона
Утром четвертого дня девушки отправились в лавку ювелира, у которого вот уже с неделю жил в подмастерьях их «подарочек». Улицы Эригона были непривычно пустынны — город отдыхал после ночных безумств, набираясь сил к полдневному открытию торга. Криолла и Амариллис намеренно встали пораньше, почти на час опередив остальных; они решили, что будет лучше, если их братья узнают о новых побрякушках уже после того, как те будут куплены… Наскоро позавтракав и одевшись попроще — в легкие льняные платья с недавно вошедшими в моду корсажами на шнуровке — они неслышно выбрались из дома и теперь, весело болтая, бежали по свежеобрызганной мостовой в квартал ювелиров, похожие не то на двух горничных из богатого дома, не то на дочек-погодков какого-нибудь торговца средней руки.
Дом, где ныне обретался Фолькет, выделялся среди прочих и капитальностью постройки, и — и это, конечно, главное — красующимся над входом в лавку гербом. Подобный знак отличия эригонские ювелиры получали лишь в случае особенных заслуг перед городом, или же когда мастером становился пятый старший сын в роду. На этом гербе красовался свежепозолоченная ящерица, держащая в вытянутых передних лапках свой отрубленный хвост — десять лет тому назад отец нынешнего хозяина, почтенного мастера Рилло, пожертвовал добрую половину своего состояния в городскую казну, на восстановление Эригона после дуновения Арр-Мурра (и сам ювелир, и его семья выжили совершенно случайно: за неделю до начала тихого ветра они отправились в Манору, на свадьбу к любимой племянице хозяина, и попали аккурат в самый разгар сезона «тухлой воды» или, по-научному говоря, дизентерии… болели основательно и вместо двух недель прогостили в Маноре почти два месяца). Преодолев сопротивление массивной дубовой двери, девушки вошли в дом. Амариллис, ощутив столь привычную когда-то атмосферу ювелирной мастерской, сама того не осознавая, начала принюхиваться, поводя носом словно чистокровная гончая… В просторную, с продуманной и недешевой скромностью обставленную комнату для посетителей вышел сам мастер Рилло.