Алмаз темной крови. Книга 1
Шрифт:
— Но почему ты не рассказал мне об этом? — несмело спросила Амариллис.
— А зачем? Чтобы напугать? Да и что я мог тебе рассказать? Что в камне скрыта огромная сила — так об этом я тебе говорил, только ты не особо прислушивалась. Или что камень надо беречь — ты и без того им дорожила, кольцо не снимала даже в купальне. Хотя… может, и стоило тебя припугнуть, глядишь, не было бы сегодняшней печали.
Цикады по-прежнему истошно верещали, прямо-таки заходясь в невыносимых, надрывающих сердце руладах, которые тысячами иголок вспарывали густо-синий бархат ночи. Брат и сестра сидели молча, не глядя друг на друга. Наконец Арколь, протянув руку, прикоснулся к прохладному, гладкому плечу Амариллис и сжал его своими тонкими пальцами.
— Ну, будет тебе. Довольно купаться в водах грусти и вдыхать аромат раскаяния, это отнимает слишком много сил. Иди, и пусть легкими будут твои сны, — и он протянул ей стоявшую за его спиной тарелочку, на которой лежали два маленьких
Все праздники рано или поздно заканчиваются; радость утомляет не меньше работы, да и какой прок в бесконечном ликовании? надоест хуже горькой редьки. Торги Третьего Лета, перевалив за половину, с неумолимой быстротой приближались к седьмому, финальному дню. Все нескромные сокровища Арр-Мурра были распроданы, золото звонкими ручейками перелилось из одних кошелей в другие, трактирщики с озабоченными минами проверяли свои винные погреба, а девицы в веселых домах с удвоенным усердием запудривали темные круги под глазами и вконец опустошали флакончики глазных капель из сока беладонны. К закрытию торгов никто особо не готовился; в этот день не выступали артисты, не проходили в торжественных процессиях мастеровые избранных цехов, не устраивали очередной бугурт солдаты эригонского гарнизона — ничего этого не было, просто в два часа пополудни городской голова или, по-здешнему, ратман, господин Сириан выходил на балкон своей городской резиденции и с приличествующей случаю торжественностью объявлял о завершении торгов. Собравшиеся на площади приезжие купцы, а также мирно прогуливавшиеся горожане отвечали недолгими рукоплесканиями и продолжали свои занятия.
В этот день город был похож на измотанного долгой дорогой путника, уже не чающего добраться до дому. За шесть нескончаемых дней и мимолетных ночей Эригон уставал как за три-четыре обычных летних ярмарки, вместе взятые; и никто и предположить не мог, какое безумное веселье затопит город вечером седьмого дня.
Все шло своим чередом: подмастерья убирались в мастерских и запирали двери и ставни, торговцы с поклонами провожали припозднившихся покупателей, хозяйки подавали ужин… казалось, что прежняя, привычная жизнь вновь вступила в свои права. И как всегда, начиналось все в каком-нибудь из веселых домов, словно неугасимый огонь, тлеющий под юбками его обитательниц, вырывался наружу… Вечер, снисходительно усмехаясь, накидывал на начинающееся столпотворение темный плащ; но люди не желали спасительной темноты, они зажигали факелы, запаливали новомодные масляные светильники… Развеселые девицы, украшенные цветочными венками, одетые в свои лучшие наряды, затевали пляски вокруг фонтана на городской площади и к ним, смеясь и взвизгивая, присоединялись девушки из самых почтенных семейств; повинуясь нарастающей лавине разгула, люди покидали свои дома, оставляя открытыми окна и двери — заходи, бери, что хочешь (и заходили, и угощались хозяйским вином, и отведывали хозяйкиной стряпни, но чтобы украсть — отродясь такого не случалось). Ближе к ночи на площади и соседних с нею улицах было не протолкнуться; пьяная, горланящая песни, танцующая на ходу толпа двигалась не то по кругу, не то по спирали, не то просто топталась на месте; в рыжем свете факелов мелькали хмельные лица: вон известный сапожник-пропойца в напяленном набекрень чьем-то новехоньком берете роскошного пунцового бархата, с ним почти что в обнимку — глава ночной стражи, старый солдат… почему-то в дамском кудрявом парике, украшенном цветочками, а вон на краю фонтана присели, отдыхая, Ризалетта Заплати-не-пожалеешь — смуглая, злоязыкая, длинноногая портовая шлюха, любимица всех северян, когда-либо заходивших в устье Каджи, и маленькая тихоня Онар, внучка госпожи Элиссы…
Так было три года назад. Этого ждали и сегодня, ибо настал седьмой день Торгов Третьего Лета.
Амариллис — в кои-то веки! — разрешила себе выспаться досыта: сны ее были настолько хороши, что их стоило досмотреть. А потом, не торопясь, проснуться и перевернуться на спину, бессмысленно улыбаясь и решительно ничего не соображая… Теплое и ленивое заигрывание с остатками дремы прервал Лорка, забренчавший прямо под окном на гитаре одну из своих лживо-восторженных серенад. Амариллис, любившая восторженность примерно так же, как и малину, решительно вылезла из постели и, высунувшись по пояс в сад, откомментировала лоркино пение в выражениях, достойных правнучки орка. После чего в великолепном настроении приступила к умыванию.
Дети Лимпэнг-Танга оставались в Эригоне еще на неделю: необходимо было доделать кое-какие дела, почтить своим присутствием торжественный ужин у ратмана, да и попытаться отыскать крысенка Фолькета тоже стоило. Но сам праздник был уже позади, свое дело они сделали и сегодня собирались как следует отдохнуть.
— Заниматься будем? или нет настроения? — спросила Венона, входя в комнату, которую Амариллис делила с Рециной и Криоллой; первая с утра пропадала на складах Безымянного канала, а вторая, наказывая себя за опрокинутый кувшин, третий час подряд жонглировала своими самыми любимыми фарфоровыми
— Будем, — твердо ответила девушка, вытаскивая из сундука здоровенный том флорария и усаживаясь на широкий, низкий подоконник. — Мы остановились на свойствах болотных трав, и я их все выучила. Можем переходить к практическому применению.
— И перейдем, — и Венона, довольно улыбаясь, присела рядом с Амариллис.
…В одном из залов иремской медицинской школы (в том, окна которого выходили в тихий внутренний дворик, а стены были расписаны старым, классическим шаммахитским орнаментом) шел выпускной экзамен второго круга. Ученики, все в одинаковых серых джеллабах, обритые наголо, сидели полукругом на толстом шерстяном ковре. Время от времени один из них поднимался и подходил к экзаменаторам, пятерым титулованным докторам, чьи имена были прославлены и за пределами Шаммаха. В прохладной тишине зала раздавались негромкие вопросы, еще более негромкие ответы, кого-то из учеников подводили к демонстрационному столу, на котором в образцовом порядке были разложены хирургические инструменты, других — к столику, тесно уставленному множеством непрозрачных скляночек с зельями.
— Ал-Ладин! — и невысокий, быстроглазый шаммахит легко поднялся, отвесил наипочтительнейший поклон и подошел к экзаменаторам.
— Юноша, вы более чем прилежно занимались в течении всего второго цикла, — дружелюбно улыбаясь, обратился к ученику один из докторов, — итоговая работа по фармацевтике вполне достойна уровня третьего круга, вашим ассистированием на операции остался доволен даже мэтр Аурело. Надеюсь, вы и сегодня не разочаруете нас. Итак, ответьте мне, какие болезни души и тела вызывают волнения воздуха, именуемые ветрами.
— Да ниспошлет вам Вседержитель свое благословение и да продлит ваши дни на благо всех скорбящих и страждущих, — традиционная формула благодарности и уважения прозвучала в устах ал-Ладина чуть-чуть чересчур сердечно, и, еще раз низко поклонившись, он приступил к ответу.
— …Хладный Фракий, приносящий снег и ледяной дождь, вызывает ломоту в суставах, жестокие зубные боли… Неудержимое слезотечение, сопровождаемое чиханием и обильным выделением слизи из носовых полостей — это возможные последствия ветра с цветущих полей Суртона… Нот, Хор и Аргест — суть основные ветра, дующие с Безымянного Хребта — бывают весьма коварны и непредсказуемы в своих воздействиях… в медицинских трактатов эльфов описаны случаи временного умопомешательства и мании преследования, а знахари орков связывают с этими ветрами гнойные воспаления застарелых, незакрывающихся ран… Однако самым гибельным для здоровья любого разумного существа по праву считается тихий ветер, именуемый также дыханием Арр-Мурра.
— Отлично. Вот об этом и расскажите поподробнее.
Ал-Ладин, помолчав для приличия с минуту, приступил к ответу.
— О почтеннейшие и достойнейшии, краткость и неполнота моего ответа вызваны не нерадивостью моею, но крайне малой изученностью сего природного явления и его столь зловещих последствий. Единственное вполне научное сочинение, посвященное рассмотрению этого феномена, — трактат мэтра Аурело, — и ученик низехонько поклонился, поблескивая зеркально гладкой кожей головы, — не убоявшегося страшной болезни, но бросившего ей вызов и победившего!
— Бросьте, ал-Ладин, с вашими знаниями нет нужды льстить, и вы не хуже меня знаете, что до победы над тихим ветром мне так же далеко, как гному до велигоры. Продолжайте.
— Слушаю и повинуюсь, — и, отвесив очередной поклон, ал-Ладин продолжал: — Источник тихого ветра — проклятая земля Арр-Мурра, оттуда он исходит, повинуясь неведомой воле и без каких-либо известных нам причин. Движется тихо, не волнуя моря, не топя кораблей, лесов не ломая… всегда в одном направлении — строго на север. Запаха не имеет и лишь готовясь иссякнуть, приносит с собою тончайшую пыль фиолетового-черного цвета, и укутывает опустошенные дома и селения в погребальные пелены. Проникает сквозь малейшие щели, даже сквозь поры камня, поэтому скрыться от него весьма затруднительно. Влияние же его на живых таково. Если кто в горести сильной воздух проклятый вдохнул, или же кто был рассержен зело, иль ревновал без меры, словом, кого сильные чувства обуревали — тот уязвимей всего. Да, а если же кто радовался столь же безмерно, ликовал, веселился — от первого же глотка тихого ветра радость его обратится бедою. Скажем, жених счастливый на пороге нового дома. Ему представится, что невеста его умерла, и, даже видя живую ее, он будет скорбеть и оплакивать кончину любимой. Или веселая мать с долгожданною дочкой иль сыном. Ей примерещится выкидыш, иль роды тяжелые, в которых ребенка она потеряла, и будет бедняжка рыдать неутешно. Итак, те, кто чувствует ярко и не скупится на горе иль радость — вот что ожидает их. Боли жестокие в области сердца иль головные, долгие, неиссякающие, их облегчить можно только самыми сильными средствами (о них скажу позже), но излечить их нельзя. Затем возможны и весьма вероятны кровотечения обильные, носовые — коль болит голова, и горловые — коль в сердце боль угнездилась. Два, самое большее — три приступа этих кровотечений — и смертная тень накрывает больного, и ничто его не спасет.