Алмазная лихорадка
Шрифт:
— Подай чемодан! — приказал он мне и свободной рукой толкнул меня в спину.
Я еще не успела наклониться, как вдруг сзади раздался возмущенный крик и свет погас. Только луч валяющегося на полу фонарика прорезал темноту, придавая разворачивающейся сцене таинственный и оригинальный колорит.
— Кто дал право! — загремел очкарик, вылетая из постели, точно подброшенный катапультой. — Врываться! Бить женщину!
Его долговязое тело метнулось в темноту. Раздался мощный удар, крик, топот и приглушенный мат. Я с ужасом ожидала
Моим глазам предстала удивительная картина. Разгневанный очкарик в негодующей и угрожающей позе стоял посреди купе, выставив вперед довольно мощные кулаки. Парень с бакенбардами, напротив, теперь лежал, упираясь затылком в дверь. По его скуластому лицу текла кровь. Его товарищ, с опаской поглядывая на внушительную фигуру очкарика, одной рукой тянулся к ручке двери, а другой доставал из кармана нож.
— Не подходи! — предупредил он. — Запорю!
Очкарик с презрением посмотрел на него и сделал шаг вперед. Длинноволосый зашипел, как змея, и, выставив перед собой лезвие, левой рукой откатил в сторону дверь. Потом он подхватил под мышку парня с бакенбардами и помог ему выползти в коридор. Дверь за ними закрылась. Очкарик обернулся ко мне и с возмущением сказал:
— Вот шакалы! Надо немедленно сообщить проводнику!
— Я пойду с вами, — сказала я, доставая из плаща газовый баллончик.
В багажном отсеке рядом с кейсом валялся автомат, оброненный бандитом. Я подняла его — это на самом деле была просто игрушка. Я бросила его и опустила полку.
Перешагнув через ноги лежащего на полу Капустина, мы с очкариком вышли из купе. Прежде чем объясняться с проводником, я предложила проверить тамбур. Входная дверь была распахнута настежь, и по тамбуру гулял холодный ветер. Видимо, у брюнетов тоже имелся в запасе ключ.
— Они сошли, — сказала я очкарику. — Пойдемте лучше спать.
Мы вернулись в купе. Капустин уже сидел на моей полке, а напуганный толстяк суетился вокруг него, предлагая промыть рану водкой, — на лбу у Капустина красовалась длинная, но неглубокая царапина.
Когда мы вошли, он начал закатывать глаза, стонать и хвататься за чело. Я безразлично посмотрела на него, ожидая, когда он наконец встанет и уступит мне место. Но он собирался охать, кажется, до утра, и, не вытерпев, я сказала:
— Вы, кажется, шли в туалет? Или это был просто предлог?
Над Тарасовом сияли прозрачные голубые небеса, озаренные утренним солнцем. После бесконечной череды хмурых дней, ветра, слякотных дорог, колючего снега мой город показался мне райским уголком, и я сошла на перрон с улыбкой, которая, наверное, выглядела нелепо на моем утомленном неухоженном лице. Но сейчас это не портило мне настроения — путешествие окончилось, драгоценный кейс был в моих руках, день выдался чудесный, и теперь для полного счастья мне не хватало малости — гонорара от фирмы «Тандем».
Ее представитель с багровой царапиной
По-моему, он не заметил ни солнца, ни чистого неба и, сойдя с поезда, сразу вознамерился покинуть меня, странным образом проигнорировав свой любимый кейс. Его безумие зашло чересчур далеко. Я растерянно смотрела ему вслед, не решаясь окликнуть.
Неожиданно передо мной вырос высокий человек в сером плаще. Он широко улыбнулся мне и сказал:
— С приездом, Евгения Максимовна!
Я узнала Реброва и кивнула ему. Он протянул руку.
— Разрешите, я возьму у вас чемоданчик. Мне поручено вас встретить. Идемте, нас ждет машина.
Я с облегчением отдала ему кейс.
— А как же Капустин? — спросила я. — Он не поедет?
— Ну что вы! — улыбнулся Ребров. — Поедет обязательно.
Я увидела, что Капустина остановили два крепких, похожих на Реброва человека и что-то ему доказывают. Он резко возражал им, жестикулируя и срываясь на крик, но потом вдруг сдался и, сгорбившись, пошел за ними к выходу в город.
На привокзальной площади мы все вместе сели в черный «Мерседес» — Ребров за руль, я рядом, а Капустин, окруженный с обеих сторон молодыми людьми, на заднее сиденье. Мы проехали через весь город, пронизанный лучами спокойного осеннего солнца, и остановились возле двухэтажного загородного дома, окруженного высоким каменным забором. Железные ворота автоматически отворились, и мы въехали во двор.
Ребров выскочил из машины и открыл мне дверцу. Я выбралась наружу и огляделась. На крыльце дома стоял сам Капустин-старший и ждал нас. Лицо его казалось спокойным и доброжелательным. Когда мы все пятеро подошли ближе, он негромко сказал:
— Здравствуйте, Евгения Максимовна! Как вы себя чувствуете? Надеюсь, поездка не слишком вас утомила?
— Очень даже утомила, — сказала я.
Валерий Витальич негромко рассмеялся и сказал:
— Прошу ко мне в кабинет. Я вас долго не задержу. Осталась последняя формальность.
Капустин-младший выступил вперед и срывающимся голосом произнес:
— Валерий! Мне необходимо с тобой срочно переговорить! У меня серьезные подозрения, что эта дама…
Брат коротко взглянул на него и не дал договорить:
— Потом, потом… Прошу вас, Евгения Максимовна!
Он спустился с крыльца и подал мне руку. Мы прошли в дом. Ребров с чемоданчиком в руках сопровождал нас. Во дворе Капустин-младший о чем-то раздраженно спорил с молодыми людьми.
Мы поднялись в кабинет. Валерий Витальевич усадил меня в кресло. Ребров с кейсом в руках почтительно застыл в сторонке. Капустин нажал какую-то кнопку на столе, и в комнате появилась молодая девушка. Она вкатила столик на колесиках, на котором стоял завтрак и серебряный кофейник. Девушка быстро и ловко разлила кофе по чашкам и неслышно удалилась.