Алмазный трон
Шрифт:
— Княже?!
Тимофей покосился на Угрима. Князь тоже должен был услышать барабан. Но никаких признаков беспокойства по этому поводу он пока не проявлял. Угрим даже не обернулся. То ли не мог. То ли не хотел. Князь был поглощен битвой за Тропу и, похоже, не желал отвлекаться. Тимофей же теперь нет-нет да и поглядывал на холм. На всякий случай.
Оказалось — не зря.
Некоторое время спустя сзади появились два ханьских всадника. Он так и не понял, как они проникли в лагерь. Одно Тимофей знал наверняка: эти двое точно пришли не с Тропы. И это было уже посерьезнее оброненного
— Княже! — позвал Тимофей.
Угрим снова не счел нужным оборачиваться. Князя по-прежнему интересовал только магический поединок. Ну да, наверное, это было важнее.
А ханьцы между тем гнали коней на смешанные ряды татарских и латинянских воинов. Неужели надеются прорваться к Тропе? И что, интересно, у них там переброшено поперек седел? Тюки какие-то, что ли? Тимофей присмотрелся. Нет — полоняне! И притом какие!
Когда всадники приблизились, Тимофей узнал в пленниках Феодорлиха и Огадая. Ну, крысий потрох, и дела творятся у них в тылу!
С холма за похитителями скакали еще несколько всадников. Татары, латиняне. Погоня.
— Княже! — в который раз уже позвал Тимофей.
И опять — никакого ответа от Угрима.
Зато ханьский колдун отреагировал незамедлительно. Бесермен протянул к беглецам руки. Завывающий вихрь устремился навстречу похитителям.
До сих пор смерч рвал в клочья лишь тех, кто пытался приблизиться к Тропе. Теперь же он атаковал сам. Смерч прошелся сквозь плотные ряды рыцарей и нукеров, как нож сквозь масло. Разметал конных и пеших воинов. Втянул в себя ханьских всадников. Поднял обоих в воздух. Однако не растерзал их, а оградил защитной стеной из пыли, песка, пепла, крови, плоти, перетертого железа и магии. Увлек за собой и коней, и наездников, и лежавшую поперек седел добычу.
Вихревые потоки отшвырнули в стороны пущенные вдогонку стрелы. Темная воронка была уже почти у самой Тропы, когда кто-то из воинов Огадая, гнавшихся за похитителями, выскочил ей наперерез. Кочевник крутнул над головой аркан.
Неужели безумец рассчитывает…
Точно! Смелый, но безрассудный поступок.
Бросок…
Петля аркана влетела в колдовской вихрь. Но ни захлестнуть, ни остановить никого она, конечно же, не смогла. Что может сделать аркан там, куда не проникают даже стрелы?
Прочная веревка из конского волоса намоталась на вращающееся воздушное веретено.
Рывок…
Татарского всадника сдернуло с коня вместе с седлом, к которому был привязан аркан. Нога степняка запуталась в стремени, и бедолагу поволокло по спекшемуся песку за гудящей воронкой.
Угрим вскинул руки. Но волшба почему-то не сорвалась с его пальцев.
Князь замер. Тимофей сжал кулаки.
Ну, бей же княже! Бе-е-ей!
Странная заминка… Уходят драгоценные мгновения. Уходит враг. И утаскивает за собой пленников.
Все! Ушли. Ушел.
Утащил.
Ханьский колдун отступил на Тропу. Туда же втянулся и смерч. И всадники внутри него. И добыча всадников. И смельчак, заарканивший магический вихрь, тоже.
Пронзительный вой оборвался. Внезапно наступившая тишина оглушила и зазвенела в ушах.
Тропа закрылась.
А князь наконец-то нанес свой удар.
Поздно!
Запоздалое Угримово заклинание подняло столб песка и пыли там, где еще пару мгновений зияла брешь в пространстве. Только от волшбы этой уже не было никакого проку.
Чжао-цзы с холодной усмешкой смотрел на пленников.
Их было трое.
Один — степной кочевник, весь в крови, в изорванной одежде и исцарапанных доспехах, крепко связанный обрывками своего же аркана, — лежал в стороне, у края башенной площадки. Честно говоря, он мало интересовал Чжао-цзы. Он попал сюда случайно. Благодаря своей глупости. Ибо что может быть глупее, чем бросать веревку в колдовской вихрь?
А вот двое других…
Обездвиженные и парализованные, они лежали у его ног, подобно трупам. Однако трупами не были. Чуньси и Байши, доставившие пленников и стоявшие сейчас возле них, знают, в какие точки и с какой силой следует бить, чтобы человек остался жив, но не причинял хлопот. С опытными чародеями этот номер, конечно, не прошел бы. Их воля и концентрация способны противостоять любой боли.
Но эти двое не были ни колдунами, ни магами. Хотя, следует признать, оба держались достойно. Скованные болезненным параличом, пленники тем не менее не выказывали страха. По крайней мере, Чжао-цзы не чувствовал ничего подобного, а уж он-то знал толк в таких вещах. Чужой страх он всегда улавливал безошибочно.
Тот, что справа, — приземистый и плотный, с искривленными от долгой верховой езды ногами — был, как и глупец с арканом, уроженцем северо-западных степей, откуда к Великой Стене неоднократно подходили бесчисленные орды кочевников. Другой, лежавший слева, — бледнокожий, светловолосый, длинный и худощавый варвар, какие редко добираются до этих мест. Ну разве что в караванах рабов. У этого с лица сползла черная повязка и вместо левого глаза зияла пустая глазница. Старая рана…
Ханьских наречий, конечно, не знали ни тот ни другой. Чжао-цзы тоже не понимал их языка. Но это было неважно. Совершенно неважно. Когда непонятна речь, все скажут глаза. Если знать, как задавать вопросы и как выслушивать ответы. И как смотреть в глаза собеседника, чтобы у того и мысли не возникло обмануть или скрыть правду. Чтобы у того вовсе не оставалось потаенных мыслей.
Чжао-цзы склонился над пленниками, приподнял за волосы голову каждого, заглянул в глаза чужаков. Отсутствие одного глаза у бледнокожего пленника не мешало волшбе. Ведь другой глаз был на месте.
Чжао-цзы без особого труда открыл чужие мысли и некоторое время копался в чужой памяти. То, что он там нашел, его устроило вполне. А кое-что даже позабавило. Например, то, как легко эти двое поверили, что колдун-союзник поделится с ними бессмертием. Наивные! Люди сами любят обманываться не меньше, чем обманывать других.
Пальцы мага коснулись распростертых тел. Паралич отпустил пленников.
Два шумных выдоха. Тихие стоны сквозь стиснутые зубы. Оба сразу попытались встать. Однако подняться самостоятельно не получилось ни у кого. Руки и ноги варваров еще были сведены судорогой. Тела слушались плохо.