Алмазы для Бульварного кольца
Шрифт:
Как выяснилось, Жуз'e был актером не только телевидения, но и, в первую очередь, артистом театральным. На тот момент он работал в труппе лиссабонского Открытого театра, о котором потом много и интересно рассказывал, когда они вместе с его супругой, тоже актрисой, Линдой Силва и Олегом засиживались за ужином в ресторане гостиницы. Было видно, что это их не первый в жизни брак, и что поженились они относительно недавно. К такому выводу можно было прийти, видя, как муж и жена смотрят друг на друга, как Линда, светловолосая стройная женщина тридцати пяти-тридцати семи лет слегка краснеет, когда супруг говорит ей на ухо комплименты или, не отрываясь, смотрит на нее влюбленным взглядом, когда та, усевшись где-нибудь в стороне, о чем-то думает. В такие минуты супруг отводил Олега в сторону, чтобы не мешать ей побыть одной:
– Линда
– Работает над новой ролью? – не до конца понимая ни происходящего, ни значения этого непривычного для него слова, спрашивал Олег.
– Нет, просто размышляет. А если и работает, то не над ролью, а над новой жизнью. Нашей с ней жизнью…
Олег и не пытался хоть как-то умерить свое любопытство, общаясь с этой замечательной парой, учитывая, что он практически ничего не знал о португальском национальном театре. Кроме этого, ему было чрезвычайно приятно разговаривать с коренным лиссабонцем, обращать внимание и запоминать, как он произносит те или иные слова и звуки, отмечать для себя интонации в разговоре этих воспитанных и образованных людей: говорить с носителем языка Олегу, еще недавнему студенту, по-прежнему доводилось нечасто:
– Сеньор Жуз'e, я пока никак не пойму, какое отношение театральные актеры как вы и ваша жена имеют к этим самым – сразу и не выговоришь – «аудиовизуальным средствам связи»?
– Все одновременно сложно и просто, дорогой Олег, – рассмеялся он, – только попрошу тебя лучше так ко мне не обращаться. В моей стране не все со мной согласятся, и слово «сеньор» у нас не воспринимается исключительно как «господин» или «хозяин». Но я все-таки предпочитаю обращение «товарищ». Так меня называют мои друзья по коммунистической партии, в которой я состою еще со времен подполья при фашизме. Впрочем, если для тебя это звучит слишком официально, зови меня просто по имени. – Жуз'e поправил упавшие на лоб темные, с небольшой проседью на висках волосы и с удовольствием затянулся сигаретой.
Олег промолчал, но про себя подумал: «А у нас тут, пожалуй, товарищ иногда звучит вовсе и не так демократично. Товарищи Андропов, Косыгин, а еще – настоящие и потенциальные герои анекдотов Слюньков – Зайков – Долгих – Капитонов – эти фамилии произносятся почти в одно слово с такой помпой и придыханием, что ни в какое сравнение с вашими сеньорами не идут. Хозяева жизни – вот кто они на самом деле, наши здешние дорогие товарищи! А в Португалии сеньором можно назвать и таксиста, и официанта, и тракториста, и знатного комбайнера…»
– Родители Жуз'e – убежденные антифашисты. Долгое время, целые десятилетия до революции семьдесят четвертого года они укрывали в своем доме подпольщиков, беглых пленных – всех, кто боролся с режимом, – вступив в разговор, объяснила его супруга Линда.
– То есть вы были настоящими подпольщиками, как у нас революционеры при царизме?
– Скорее, к этому имели прямое отношение мои родители. А я и моя тогда будущая жена были тайными членами компартии, работали в театре и старались, как могли, этому режиму навредить. Конечно, насколько это было возможно, чтобы самим не угодить в тюрьму. Ведь у нас при Салазаре была цензура, и еще какая! – Жуз'e приложил указательный палец к губам, как бы заставляя себя замолчать, оглядываясь по сторонам. – В шестидесятые годы, как и чуть раньше во Франции, у нас в Португалии стал очень популярным так называемый «театр ревю». Он буквально рассказывал со сцены о том, что происходило еще сегодня на улице, в народе, в правительстве, в политике.
– Что-то вроде «утром в газете, вечером в куплете»? – Олег попытался, как мог, передать смысл известной фразы.
– Да. И куплеты, кстати, были тоже – «зонги», как у Брехта. К слову, Брехта мы у себя тоже много ставили. А что касается профсоюзной конференции, то я – один из учредителей Профсоюза театральных работников, мы его создали еще до революции. Так что мне здесь самое место, – улыбнулся Жуз'e.
Олег вспомнил, что «Трехгрошовую оперу» Бертольда Брехта ему как раз недавно однокурсник привез из Минска, куда ездил домой навестить родителей. Там и в других национальных республиках СССР издательства иногда издавали нечто подобное, может быть, не успев получить указаний на этот счет из центра. В Москве же таких книг было не найти. По одному богу известным
Жуз'e потом рассказывал, как им удавалось обмануть фашистскую цензуру и хитрого, проницательного цензора, всегда вооруженного синим карандашом, который не позволял выпустить ни один спектакль без того, чтобы внимательно не прочитать и перечитать текст пьесы, а потом еще сверить с ними реплики, произносимые актерами на генеральной репетиции.
– Мы сейчас начинаем сохранять наши спектакли и другие проекты на видео, для истории. Телеканал «Эр-Тэ-Пэ», с которым я тоже сотрудничаю, это уже делает, но видеопленка – вещь хоть и передовая, удобная, – скоро, ты увидишь, видеомагнитофоны будут в каждом доме, – но недолговечная. Со временем она, увы, рассыхается и сыпется. Вот это мне здесь тоже очень важно обсудить со специалистами…
В этот момент за соседним столиком начался необычный для расслабленной атмосферы ресторана ажиотаж.
– Да, точно умер, по «Голосу» только что сообщили!.. – настаивала на своем переводчица болгарской делегации в разговоре со своей коллегой. – А до этого еще на «Би-би-си» говорили, что, мол, на этот раз слухи могут быть правдой.
– Кто, кто умер? – оторвавшись на секунду от своего собеседника, спросил девушку Олег.
– Высоцкий!..
Было двадцать пятое июля. На улице стояла редкая даже для этого месяца жара. Пресса в СССР в тот день не написала об этом ни слова. Единственная газета, которая поместила о смерти советского барда небольшой некролог, но уже на следующие сутки, была «Вечерняя Москва», которую многие подписчики ценили за ее неформальность и в некоторых случаях не столь строгую приверженность канонам советской партийной печати:
Министерство культуры СССР, Госкино СССР, Министерство культуры РСФСР, ЦК профсоюза работников культуры, Всероссийское театральное общество, Главное управление культуры исполкома Моссовета, Московский театр драмы и комедии на Таганке с глубоким прискорбием извещают о скоропостижной кончине артиста театра
Владимира Семеновича
ВЫСОЦКОГО
и выражают соболезнование родным и близким покойного.
Через два дня, уже по окончании конференции, когда Олег заехал за своими гостями, чтобы вместе поехать на экскурсию по олимпийской Москве, Жуз'e Морайз и Каштру как руководитель группы сказал организаторам, что у них с Линдой есть кое-какие дела: нужно заехать на Гостелерадио СССР к коллегам, а также посетить Высшую партийную школу, где тоже обучаются его друзья-коммунисты. Вместо себя на экскурсию он отправит двух своих коллег.
Такое пожелание гостя тут же вызвало сначала робкие, а потом более твердые возражения со стороны «сопровождающего» делегации, который попросил подождать несколько минут и тут же скрылся в гостинице. Вернувшись, он сказал, что сказал, что оставляет с ними Олега, однако напомнил, что у делегации строго согласованная программа, на которую завязано большое количество людей, и нарушать ее не следует.
После того, как те уехали, Жуз'e попросил Олега вызвать такси:
– Ты знаешь, мой дорогой друг, мы вчера и позавчера до утра слушали «Би-би-си» – они передавали не только новости, но и его песни. И мы поняли, что Владимир (он сделал ударение на последнем слоге) был по-настоящему популярен и любим вашим народом. Боюсь сравнивать, но думаю, так португальцы любят только нашу Амалию, – произнес Жуз'e, внимательно глядя на Олега в ожидании ответа.