Алое сердце черной горы

Миронов Кирилл

— Будет сделано, Ваше Величество. — покорно склонился Мобиус, скрипнув латами.

— И немедленно собирай новое войско! — Альзорий никак не мог остыть от раскаляющей унизительности своего плена, надрываясь от крика, бурый, как спелая брюква на огороде заботливого крестьянина. — Дадим ему решающий бой и отправим обратно в рабство всех его зубастых щенков!

Глава XXIX

В равенском лагере, тем временем, творилась упорядочивающаяся суматоха. Артемир уже подорвался со своей постели и, выслушав от робеющих дозорных о случившемся, не мог сдержать эмоций. С размахом ударил он одного из них по лицу с такой силой, что тот упал в пыль, судорожно держась за ушибленное лицо. Вот так Артемир за одну ночь лишился нескольких верных солдат, одного самозванца и одного ценнейшего пленника. Ой ли

одного?.. Из лагеря заложников пришла еще одна новость, и приор направился прямиком туда, уже готовясь к худшему. К слову, именно худшее и случилось: почти всех заложников нашли с перерезанными глотками. С ужасом смотря на мертвецов, Артемир хватался то за голову, то за рукоять своего меча. Боль унизительного поражения, отчаяние и злость на своих солдат по очереди занимали место в его голове, впрочем, никак не мешая друг другу и гармонично создавая картину полной катастрофы, ведь без заложников многие нордиктовские правители могут обернуться против него и ударить в спину.

Мыслей и образов об одном заложнике, ему особенно дорогом, он до болезненного безразличия избегал, не желая мириться с реальностью, которой он еще не знал, но сильно боялся. Но вот, из походного жилища Монны с совершенно понятным выражением лица вышел один из гвардейцев и, не смотря приору в лицо, но обращаясь к нему, медленно покачал головой. В итоге случилось… Монна тоже убита… Удар, которого он подсознательно ожидал, но все равно не был к нему готов… Артемир схватился мокрой ладонью за бортик повозки, в которой жила и умерла Монна. На него накатила слабость. Не желая заходить внутрь, он с жалобным выражением лица обернулся назад, ища поддержки в лицах подчиненных, но они были безучастны, хоть и знали об отношениях приора с этой заложницей. Все же, многие не одобряли сношений с серпийкой, продолжая относиться к ее народу с пренебрежением и не желая возможного кровосмешения.

Наконец, схватив остатки сил из тех, что не успели его в спешке покинуть, Артемир поднялся по откидной лесенке, отворил занавески жилища, и… вот она… Нежное ее тело, уже бледное, лежало с согнутыми руками и скрюченными пальцами у вскрытого горла, на котором запекшаяся кровь образовала красивый, но ужасный ошейник. В замерших глазах навеки запечатлелся страх перед смертью, остро внушаемый молодостью и щемящим сердце чувством непрожитой жизни…

Стараясь более не смотреть на свою мертвую возлюбленную, Артемир схватил первое попавшееся одеяло и аккуратно накрыл им Монну с головой. Все эти мелочные распри на почве развращенности были преданы забвению, и вот Артемир горевал по своей чистой, непорочной, умной, мудрой и красивой Монне, хладнокровно зарезанной посреди ночи. Потеряв уже в который раз близкого человека, Артемир не плакал, сокрушался недолго, горечь заглушил. Его рассудок наполнила спокойная решимость и желание наказать убийц, а также тех, кто им не помешал.

— Где дежурный и дозорные по лагерю заложников? — лаконично и хладнокровно спросил Артемир у гвардейца, покинув последнее прибежище Монны.

Напуганный подобными метаморфозами в состоянии приора, гвардеец с запинками ответил:

— Дежурный у себя в палатке, а дозорные… Их… нет, приор. Они… они бежали, судя по всему… Убийца их подкупил, как я думаю.

— Разумеется… — согласился Артемир. — Они наверняка бежали через Фортерезию, где их с распростертыми объятиями укроет князь… Этот убийца… Он тоже бежал?

— Нет, приор. Охранник внутренней стены убил его перед тем, как самому умереть от раны.

Артемир задумался. Откуда этот засланец мог попасть к ним? Ах, глупые изыскания… Сколько добровольцев приютило у себя равенское войско!.. И все же…

— Он из наших? — поинтересовался Артемир.

— Он… А, нет, он не равенец. — сначала не поняв вопроса, все же сориентировался гвардеец.

— Что ж, ясно… С подобной фривольностью придется бороться… — задумался Артемир.

А бороться с этой «фривольностью» приор решил мягкими руками, не желая, как ему советовали, объединять нордиктовцев в отдельные изолированные отряды, тем самым отделяя их от остального войска. Вместо этого Артемир к каждому отряду недоверенных приставил по нескольку надежных равенских сержантов, раз уж их собственные командиры не справляются с пресечением враждебного своеволия. К слову, досталось и равенцам: весь дозор фортерезских ущелий, действительно пропустивший ночью нескольких солдат через свою заставку, был публично казнен через обезглавливание за нарушение режима. Дежурный лейтенант, покаявшийся перед приором о подозрительном солдате

в палатке Альзория, также был убит. Весь остальной равенский форт был прочесан вдоль и поперек, и следов диверсантов, убийц и шпионов не нашли. Не нашли… Да и к чему? Уже было поздно, и Артемир это понимал. Что ж, по крайней мере, не убьют его и Коригана, да не взорвут запасы алого угля… Стараясь утешить себя подобными измышлениями, Артемир подавлял остатки печали за прошлое и тревоги за будущее, оставаясь для своих солдат примером стойкости и хладнокровия.

А тревожиться было за что: спустя всего лишь несколько дней после трагедии, будто после подготовки(Артемир был уверен, что подготовка действительно имела место), к лагерю начали стекаться посыльные от нордиктовских правителей, желающих убедиться в сохранности предоставленных равенцам заложников. Не найдя таковых, а, точнее сказать, найдя их мертвыми, делегаты впадали в истерику, будучи уверенными в том, что убил их именно приор. Никакие доводы рассудка не убедили их в том, что это дело рук убийц и шпионов. А узнав еще о том, что из рук равенцев ускользнул и Альзорий, ныне единственный законный правитель Саргии и Протектор Нордиктовской Лиги, посланцы наотрез отказывались полюбовно уладить возникшую ситуацию.

Борясь со жгучим желанием убить этих несговорчивых и недалеких делегатов, Артемир все же отпустил всех и каждого, прекрасно понимая, что теперь у него в тылу нет ни союзников, ни сочувствующих… Более всего он переживал за Альвидеса, который на весть о гибели его горячо любимой внучки может усложнить жизнь соотечественникам Артемира, живущим без особой защиты по-соседству.

Но на этом черная, как волосы приора, полоса не закончилась… С юга до равенцев доскакал полумертвый от усталости вестник, принесший дурнейшие новости: единственный равенский флот, украденный у саргов и возглавляемый Салли, был полностью уничтожен. Все моряки были убиты, как и флотоводец со своим помощником, Кипаром. Единственным просветом было то, что и сами сарги остались лишь при паре-другой кораблей, и не решились штурмовать равенские берега. Но все же, что прекрасно понимал Артемир, Равения осталась без прикрытия с моря, и этим сарги воспользуются, лишь только восстановят хотя бы малую часть своего флота.

— Скоро мы будем воевать со всем миром сразу, и ведает Звезда, нам не устоять в этой буре по той ипостаси, о коей мы сейчас пребываем…. Теперь вся надежда на Датокила. Без него мы канем в пучину, как и несчастные Салли с Кипаром. — такой зловещий итог подвел Артемир в тихой беседе с Кориганом, роняя обессилевшую руку на столешницу со стуком, который раздается при падении оземь поверженного в тяжкой битве воина.

* * *

Датокил, к счастью для себя, не почувствовал всю отягощающую ответственность, которую на него заочно возложил Артемир в суждениях с Кориганом, оттого и пребывал в достаточно возвышенном расположении духа. Ум его был поглощен предвкушениями замечательной дипломатической игры с астийским царем… Или царицей… Кто там у них теперь? Во время похода Саргии на Нордикт архипелагом правила царица Олия, дав отпор легионам западных соседей… Ну а самый увесистый вклад в его оптимизм привнесли сноровистые равенские моряки, без всяких проблем и задержек доставившие его до морской границы архипелага сквозь два несильных шторма и один проливной дождь, сохранив при этом все снасти, жизнь и оружие Датокила.

К моменту, когда на горизонте наметилась смена безграничной морской стихии на приближающуюся полоску одного из южных островов Астии, погода успела стать по-северному недружелюбной: хоть на Вириде и царствовало разгорающееся лето, воздух игрался холодным ветром в волосах и одеждах равенцев, отчего те в некомфорте поеживались, браня неприветливость севера.

— Еще, так-этак, часа два неспешного хода, и мы достигнем предельной дальности полета марийского оружия. — с явным нетерпением процедил Датокил, пожирая глазами далекие берега, словно надеясь зацепиться взглядом за песчаную почву и притянуться к ней, как по тросу.

— Мож, тогда развернуть уж эту лафетку? — грубым деревенским выговором пробубнил капитан судна, поглядывая одним глазком на «улей», другим — на целеуказатель, хотя в этом уже не было никакой нужды.

— Хрграр привяжет ее к бортам, когда мы остановимся. — отмахнулся от капитана Датокил, не отрывая глаз от Астии, которую видел впервые.

Наконец, расстояние до суши уменьшилось настолько, что уже различались крутые изгибы берегов, которыми были опоясаны все острова архипелага. Вздохнувшие свободно без блокады Северного Флота, земли сияли естеством мирной красы.