Алоха, мой друг
Шрифт:
– Клонишь к тому, чтобы купить новую камеру?
– Ну да. Заменишь поломанную и не заметишь, как всё наладится.
– Это не так просто, как кажется.
– Между вами установилась духовная связь? – усмехнулся Хью. – Я всё-таки уверен, что ты определишься.
Он предпринимал попытки пошутить, но я не улыбался. Я поменял положение, чтобы не отлежать бок. Хью переместился, чтобы наблюдать за выражением моего серого неподвижного лица, и ответил, проявляя вежливость и заботу:
– Если помимо камеры есть проблемы посерьёзнее… неважно какие… Я не хочу, чтобы ты думал, что я
– Нет, нет, – отчеканил я ледяным тоном.
Я злился, что врал и врал, потому что злился. Не показывать настоящих чувств было невозможно. Неизменная доброжелательность Хью напоминала жестокую пытку, к которой я учился привыкать. Пока выходило из рук вон плохо. Меня распирало от возмущения и обиды.
– Как скажешь. Ну что, устроишься на работу? Будешь подстригать кусты и чистить задние дворы или мыть машины и менять масло? Я подсмотрел кое-какие вакансии.
– Она была мне дорога, не спорю, но на данный момент я не хочу фотоаппарат. Понимаешь? – Мои глаза наполнились слезами. – Оправлюсь я ещё не скоро, так что…
– А в будущем? – настаивал Хью. – Скажем, осенью или зимой. Как отойдёшь.
– Так заметно?
– Да, – подтвердил он, не скрывая беспокойства.
– Мне просто нездоровится. Не вижу смысла в том, чтобы тратиться на безделушку.
– Мы могли бы работать вместе. Без тебя одиноко!
Без меня он неоднократно жаловался на скуку. Я не мог дать Хью то, что он, несомненно, заслуживал. Он заслуживал взаимности и безусловного уважения, как доброжелательный и активный человек.
– Конечно, классно, что ты пришёл. Только мне всё равно. Не на тебя, а на камеру, – ответил я твёрдо, предвидя категорические возражения Хью. – Есть она или нет, пофиг!
– Жаль…
Я попросил его уйти, потому что мне стало хуже. Нервы были взвинчены.
Хью уверял маму, что не говорил ничего грубого или обидного, а она, в свою очередь, не мешала моей вспыльчивости диктовать собственную волю, отказавшись от претензий.
Она проскользнула в комнату и спросила:
– Почему отказался от предложения Хью?
– Потому что мне разонравились фотоаппараты. А этот я обязательно выкину!
– Неожиданно.
Не успела она выразить сочувствие, как я тут же сорвался. Душа, словно разрядившийся аккумулятор.
– Очень даже ожидаемо!
– Тебя не смущали ничьи слова и мнения. Объяснишь, что поменялось?
Подскочив, я перешёл на крик:
– Да что ты заладила! Мне надоело, что меня достают по мелочам! Достаточно жалости! Оставьте меня одного, я хочу побыть один! Отвалите!
Я ругался, активно жестикулируя, но внутри по-детски плакал и раскаивался в невольной резкости.
– Дурак, – произнесла мама разочарованно. – В следующий раз подумаешь, что говорить и как.
Она оставила меня с истерикой один на один. Я сдавал позиции, но, к счастью, бой закончился в мою пользу. Помогли слова единомышленников.
Ежемесячно я выкладывал фотографии в социальной сети, лайкал таких же зацикленных или целеустремлённых и читал отзывы. В основном, с мощным и одновременно лёгким посылом.
Под снимком с божьей коровкой было оставлено несколько комментариев.
Алиса
Есть куда стремиться, но мне нравится, что ты делаешь.
1 нед.
Вайолет Черри
Кому надо продать душу, чтобы научиться так фотографировать?
1 нед.
Дуглас Билл Мур
круто
во вт
Чарли Мэрдок
Веет холодом и той атмосферой промозглого утра, когда ты можешь видеть, как на траве переливается роса. Замечательная работа)
во вт
Кат Лесли Уайт
Красиво
в сб
Юджин Кларк
Твои работы безмятежные. Я в хорошем смысле.
в сб
Самир Гарсиа
Займись этим профессионально!!!
в вс
Критика вызывала у меня аллергию. Я вступал в разговор с невидимым собеседником, замурованным в стене, уверяя, что пользователь по ту сторону экрана чересчур прямолинеен и что ему пора заткнуться.
Я вяло листал цветастые и монохромные фотографии. Люди выглядели спокойными, расслабленными, от них исходила естественная радость жизни, радость, превосходящая ненависть. Я не останавливался на меланхоличных фотках. Мне хотелось напитаться светом. Я надеялся, что он задержится, успокоит пульсирующее сердце. Но равнодушный свет проходил насквозь, не давая и шанса для насыщения. Картинки пролетали как на автомате, мельтеша, обгоняли друг друга в бешеном соревновании и приводили меня в ещё большее расстройство.
Отложив телефон, я представил волну, смывающую кровяную корку толщиной в безымянный палец. От чистоты сверкали лодыжки и поблёскивали бёдра. Я искренне наслаждался свежестью и целостностью тела, шершавостью, его изгибами. Я любил жировые складки, заусенцы, опадающие волосы и подростковые гормоны, пересчитывал родимые пятна и шрамы, но без воды, без этого чудного исцеляющего бальзама, брезговал тем, чем был одарён с рождения и что приобретал позднее.
Прежде чем вздремнуть, проверил сообщения. Мне написал некий Келвин Бэрри, который никогда не оценивал мои фотографии.
Келвин Бэрри: Привет! Когда-нибудь участвовал в конкурсах?
Махнув на приветствие, я настрочил ответ.
Эйден Лэмб: Нет. А надо?
Келвин Бэрри: У тебя прекрасный стиль. Мне интересно, действительно ли ты видишь мир таким… замершим, что ли.
Эйден Лэмб: Угу. Да я вообще по-всякому его вижу, но не показываю.