Алпамыш
Шрифт:
Брачный этот пир испортить побегу!..
Такое слово от Ядгара услыхав, воскликнул мнимый Култай: — Молодец, сын мой! От честной матери рожденный, таким и оставайся всегда. Я тоже, от стада придя, отправлюсь-ка на пир этого сына потаскухи, — насколько смогу, праздник его расстрою… Ты, хотя еще малое дитя, а я — седовласый старец, но, как говорится, — из двух половин получается один. Такая в народе поговорка есть…
Такого теплого слова ни от кого никогда не слыхал Ядгар.
Говорит ему Култай-Алпамыш:
— Если мы вместе с поля придем, скажут они: «Что между малым и старым? Наверно, сговор какой-то у Ядгара с Култаем». Врозь должны мы прийти: ты — со стороны улака, я — со стороны тойханы. Путь одинаковый — явимся в одно время с двух сторон; по данному тобою знаку, я затею ссору…
Теперь послушайте о приходе Култая-Алпамыша в пиршественный дом:
Вкус его речей отведай стар и мал!
Голосом своим весь мир он всколебал,
Он идет, дубинку-посох волочит, —
У ворот Конграта на колени пал.
Через те ворота в город он идет —
Знатный и простой он видит свой народ,
И родную мать, кормилицу свою,
Сам неузнанный, он сразу узнает.
Чистя требуху и головы зарезанных для пира баранов, сидела его мать на краю арыка. Не выдавая себя, подошел к ней Култай-Алпамыш, — говорит:
— Гай, как поживаете, тетушка Кунтугмыша? Живу я в степи при стадах, о вас не слыша…
Посмотрела на него мать-старуха, смотрит — пастуха Култая облик, слушает — Алпамыша голос: И такие она слова ему сказала:
— «Гай» ты произнес — и сердце взвеселил, —
Все мои больные кости исцелил:
Голос Алпамыша слух мой уловил…
За Култая ты не выдавай себя!
Слабые мои глаза опять сильны,
Внутренности все мои раскалены,
Высохшие груди молока полны,
Слезы счастья мне на старости даны.
Были мы с тобой семь лет разлучены, —
Мне ни солнца свет, ни ясный свет луны
Без тебя ни разу не были видны;
Улыбнуться мне ни разу не пришлось;
Ворот мой от слез давно промок насквозь…
За Култая ты не выдавай себя!
Я терпела здесь и горе, и позор,
Но жила святой надеждой до сих пор.
Не бросай же тело матери в
Поспеши к Барчин — утешь супруги взор…
За Култая ты не выдавай себя!
Услышав слова матери своей, сказал ей Алпамыш:
— В своем ли вы уме, янга-джан! Не во тьме я говорю с вами, а среди бела дня, — видите сами, что я — Култай. Если б Алпамыш вернулся, он бы как Алпамыш и пришел. Зачем ему Култаем приходить, мать свою вводить в смущение?..
Подумала старуха: «Дай-ка я с ним пошепчусь!» — и такое слово сказала она:
— Чуть вздохну — и слезы падают из глаз,
Словно нитка бус жемчужных порвалась.
Сердце, милый мой, хочу с тобой отвесть:
О сынке моем, быть может, вестка есть?
Добрый человек не ропщет без причин.
Сетованья эти слышишь ты один.
Страшен, Култайджан, мне Ултантаза гнет!
Боязно пойти к невестке, к Ай-Барчин.
Всем опора нам она, Барчин-аим, —
Вместо «Алпамыш», «Барчин» мы говорим.
Если скажешь, — правду говори, но знай:
Огорчения Барчин не причиняй.
Только бы женой Ултана ей не стать!
Как оповестить бедняжку Барчин-ай?..
Култай-Алпамыш так ей ответил:
— Не касайтесь этого, янга-джан, — я все, что нужно, очень хорошо передам.
— Э, передай, передай, — ведь ты друг дома нашего, Култай-ака! — Так напутствовала его на прощанье старуха…
Пришел мнимый Култай в свадебную тойхану, видит — Ултантаз восседает на троне, а старик Байбури гостям прислуживает — на плече бурдюк черный, — воду носит старик. Некоторые гости, чтобы к Ултану подлеститься, грубо обращаются со стариком, толкают его, бранят, кулаками грозят, — глумятся над ним.
Увидел это Култай-Алпамыш, — сердце его от боли сжалось, подошел он к Ултантазу и, преподавая ему поучение, такое слово сказал:
— Носишь ты наряд зеленый, — так и быть!
Ты у нас — не шах законный, — так и быть!
Мало ли подобных беков на земле?
Но не может подлость неотмщенной быть!
Если дерзкий сын отца побить посмел,
Станет от проказы белым он, как мел.
Бия Байбури как смеешь избивать,
На его седины честные плевать,
Вынуждать ручьями слезы проливать!