Алракцитовое сердце. Том I
Шрифт:
– Это из-за меня, – сказал вдруг Джибанд. – Я попросил мастера.
– Ты?! – Деян изумленно уставился на великана.
– Я. Я… увидеть хочу. Как это. Когда правильно.
– Когда правильно что? – растерянно переспросил Деян. – Я тебя не понимаю.
– Правильный человек. Как. Когда появляется, – сбивчиво стал объяснять великан. – Ты – правильный, мастер – правильный, я…
– Хватит, Джеб, – перебил Голем. – Этого «правильного» человека интересует, не собираешься ли ты причинить ребенку вреда, если тот родится живым. Только и
Глаза великана округлились.
– Вред? Почему?
– Потому что ты – вместе со мной, а я – злой и страшный. – Голем ухмыльнулся; но гримаса вышла какая-то вымученная. – Хватит на сегодня вопросов, Джеб.
– Я чем-то тебя обидел, мастер?
– Нет. Ты ничем не можешь меня обидеть. Просто помолчи.
– Но, мастер…
– Да заткнись ты наконец!
– Хорошо, мастер.
Великан насупился, но расспросы прекратил.
«Да что вообще происходит?!»
Деян на всякий случай отошел от лавки подальше. Искусственный человек хотел увидеть, как рождается настоящий, а «мастер» не только потворствовал ему в этом, но и объяснялся с куклой просьбами вместо приказов.
Скрипнула дверь: на крыльцо вышла Эльма, обтирая руки мокрым полотенцем.
– Милорд Ригич. Деян. Что за шум?
– Извини, девушка, – пробормотал чародей. Он сидел, сгорбившись и обхватив голову руками; вид у него был больной.
– Ну как у вас? – нерешительно спросил Деян. Эльма пожала плечами, старательно глядя мимо него:
– По-прежнему. Похороны закончились?
– Да.
– Не шумите здесь.
Она скрылась в доме, плотно притворив дверь.
– VI –
Деян выругался себе под нос. Прошелся по двору. Приставил к стене палку, попробовал пройтись без нее. Получалось получше, чем утром.
– Голову ты так же, как ногу, с места на место переставить можешь? Голем!
– Никак ты шутить выучился? – Чародей все-таки соизволил обратить на него внимание.
– Нет. Серьезно спрашиваю.
– Пустую, вроде твоей, – могу попробовать.
– Спасибо, не надо. Лучше ума в ту, что есть, вложи, – усмехнулся Деян.
– Все-таки шутишь. – Чародей недоверчиво покачал головой. – Привидится же!
– У тебя учусь. Что я теперь такое? Химера?
– «Химера»? – удивленно переспросил чародей. – Где ты слов таких понабрался, смысла которых не понимаешь?
– От Сумасшедшей Вильмы слышал, – сказал Деян чистую правду. – И в книгах нашего священника тоже чудища похожие упоминаются.
– В книгах, значит. Ну-ну; не всякие книги, представь себе, хороши. – Чародей скривился. – Что же это такое, по-твоему, – «химера»?
– Чудище, из разной живности составленное. Со змеиным хвостом, козьей тушей, волчьей головой…
– Змеиный хвост. Козья туша. И волчья голова в придачу, – чародей загнул третий палец. – Хорошая придумка! А жрет оно что, чудище твое? Мышей глотает, овец режет или травку щиплет?
– Ну, если священническим
Голем хрипло рассмеялся:
– Повезло мне, что я не совался к вашим козам! Еще сожрали бы, как нечего делать.
– Клонишь к тому, что козье нутро к мясу не приспособлено?
– Раз соображаешь, чего пересказываешь небылицы? «Химера», выдумал тоже, – ворчливо сказал чародей. – Химеры – невозможное, несбыточное. В миру их нет и быть не может.
– В миру, говоришь, нет. Значит, где-то еще они есть?
– Есть. – В голосе чародея появилась какая-то новая интонация, которой Деян понять не смог. – И довольно на том о химерах. Они – несбыточное, а то, что ты топчешь землю обеими ногами – это лишь несбывшееся, которое вчера в ночь сбылось… на время. Точно так же ты ходил бы и чувствовал, если б в детстве не стал калекой; иное дело – если б ты калекой родился; тут уж обычные чары были бы бесполезны.
Деян поддел ногой камень и откинул в сторону:
– Я не понимаю.
– Попытайся я пришить по-настоящему кусок плоти от мертвеца, ты бы уже умирал от заражения, – терпеливо стал разъяснять чародей. – То, что тебе кажется плотью, – безделушка, шелуха. Сейчас от всей ее сути осталась одна лишь форма; оболочка для воплощения несбывшегося. Чары на время связали возможность с возможностью: две несбывшиеся возможности – твою и того негодяя – ходить и чувствовать в этот день и час; но когда чары начнут слабеть, плоть вновь станет просто мертвой плотью.
– Все равно не понимаю, – неохотно признал Деян. – От твоих объяснений только голова кругом. Попроще сказать не можешь, для невежественного дурачка?
– Проще уже некуда, – хмыкнул чародей. – Захочешь – разберешься. Что ж до твоего первого вопроса – это уж тебе самому лучше знать, что ты такое; так что нечего и спрашивать.
«Его правда. Надо привыкать, что ли. К «возможности»». – Деян снова принялся ходить по двору. Ни на какие подробные объяснения со стороны чародея он не рассчитывал и что с этими объяснениями теперь делать, не представлял.
«На кой я вообще с ним заговорил? Отвлечься хотел, а и только. А он почему объяснять взялся? Странно: вроде бы до того он к разговорам был не расположен… Возможное, но не сбывшееся, – и невозможное, несбыточное. Но для меня в чем разница?»
Приделанная «не по-настоящему» ступня от ходьбы заныла совершенно по-настоящему, чем окончательно все запутала. Деян сел на колоду, где сидел накануне. Нога чуть успокоилась, но понятнее ничего не стало.
В памяти час за часом вновь вырисовывался прошедший день: мальчишки Солши, рассказывающие о «маленьком» и «большом» дядьках, Беон, требующий говорить яснее… В то же самое время дезертиры, ведомые Кенеком Пабалом, свернули с большака к Орыже. Никакой беды еще не случилось – но первые камни грядущего обвала уже летели вниз.