Алракцитовое сердце. Том I
Шрифт:
– Не просил. Но есть ли на свете калека, который никогда не желал бы вернуть утраченное?
– Всегда с тобой сложности.
– Каким уж уродился… Каким уж стал.
– А может, то и не грех вовсе. – Священник подергал себя за бороду. – Читал житие кузнецов небесных Козмы и Дамиана? Те тоже в странствиях своих как-то раз ногу от мертвого к живому приставили. Но то чудом Господним названо, и как святых их чтут.
– Угу, – кивнул Деян. – Но если читать с умом, сразу ясно делается: колдуны они на княжеской службе были, а не чудотворцы. Уж простите, отец.
Тот вдруг скривился:
– Отца
Деян уставился на побагровевшего священника с изумлением и радостью. Терош Хаден за последние годы стал для него другом; утешительно было слышать, что хотя бы это не изменилось.
– Я никогда не держал тебя за дурака, Терош. Извини, если обидел… Я искренне, – Деян прижал ладонь к груди. Ребра, заживленные колдовством, почти не болели. – Просто не знаю уже, что и думать. Люди теперь смотрят на меня, как на заразного какого.
– А еще говоришь – за дурака не держишь. Ладно, Деян. Пустое это. – Терош Хадем, вздохнув, потер бок под разорванной рясой. – Дурное время, чтобы ссориться. Рассказала мне уже девица Догжонов, как ты в это встрял. И про Мажела с Нарехом сказала… Соболезную.
– Спасибо. Кто тебя отделал? Голем?
– Что вы все заладили – Голем, Голем? Скажи еще, старика Пабала ваш Голем повесил, а не сам он со стыда в петлю полез.
– И все же?
– Да с лошади упал. – Терош Хадем досадливо поморщился. – Думал, издохну прежде, чем до вас доберусь. С дорогой что-то совсем худо дело, окольной тропой ехать пришлось, а я до сегодняшнего дня последний раз в седло залазил, когда еще о вашей Господом забытой чащобе слыхом не слыхивал, – а тогда во мне весу поменьше было. И скотинка у меня смирная была. Не то что это бесовское отродье. Сбросила меня в канаву – и поминай как звали. Еле-еле поймал, а она еще лягаться удумала… Как бес вселился. Точно тебе говорю, бес! Надобно обряд провести и…
– Без сомнения, обряд нужен: обучение езде называется. – Деян, не сдержавшись, заулыбался, но тут же опомнился. – Извини. Спасибо, что приехал. И что поторопился – спасибо.
Священник покачал головой.
– Не за что меня благодарить, Деян: смейся лучше. Думаешь, чего я так спешил, что чуть шею не свернул? К вам, живым, торопился, или к мертвым? Грешен, нет.
– Зачем тогда?
– Колдуна догнать хотел. Уболтать его, чтоб мне с ним заместо тебя ехать.
– Это еще зачем?! – неподдельно изумился Деян. – Глупости. Ты здесь нужен.
Священник снова поморщился.
– Он мне то же самое заявил: мол, ему брехуны пустоголовые в попутчиках без надобности, а тут, может, еще на что и сгодятся… Но какой с меня тут толк, вот скажи, Деян? Смех один. Хоть сегодняшний день возьми. Погнался за ним, о должном не задумавшись, оборвался весь дорогой… Смех да и только!
– Что-то я не заметил, чтобы сегодня над тобой кто-то, кроме него, смеялся. Не было такого: не до смеха нынче, – отрезал Деян. – Как по мне – да, уж прости, брехун ты знатный. Но болтовня твоя людям сердце греет. Какой ни есть, а ты им нужен.
– Вот ведь… Заладил повторять одно и то же.
– Хоть о жене и ребятне своей подумал бы, чудак! – Деян с досады хлопнул ладонью по бедру. – Как они будут без
– Я никуда и не еду: он не разрешил. – Священник вздохнул. – А я тому и рад. Трус потому что.
– А кто не трус? – Деян развел руками. – Киан храбрец был – вот и нет его больше. Я тебе не исповедник, чтоб ты мне в грехах каялся, Терош.
– Старики наши, те собирались Голема самого уговаривать остаться: мол, лучше колдун, чем тот сброд, что теперь по округе шарится. Но не успели: пока они решали, уехал он.
– Вот уж свезло: не приведи Господь, еще уговорили бы… Болваны! Ему же в голову взбредет – он сам тут всех порешит.
– С чего ты взял? С побасенок старухи сумасшедшей, упокой Господи ее душу? – Священник покачал головой и оглянулся по сторонам, будто высматривая, не подслушивает ли кто. – Вот что я тебе скажу: он не злодей, Деян. Сам бы он пожелал остаться – я б его гнать не стал и другим бы не дал… Лихие люди – эти не из преданий явились, с ними никакого сладу нет, кроме как, прости и помилуй Господь их души, в землю их зарыть. Но колдуну нет охоты сидеть тут и нас от беды сторожить: брехала твоя Вильма. Не злодей он, но человек пропащий. Беги ты от него, как сможешь.
– «Не злодей, но человек пропащий»? – недоуменно переспросил Деян. – То есть?
– То и есть. Никакой правды над собой не признает, милость Господня ему – плюнуть да растереть, хотя у самого во всем мире – ни кола, ни двора. Вышло бы так, как тут у вас днем вчерашним, если б его хоть кто на белом свете ждал? Нет, – ответил сам себе священник. – Куда он едет, какая ему в том надобность? Мести искать грешно, да только он и того не ищет: себя самого во всем винит, но в грехах своих и в уродстве колдовском покаяния принять не желает… У нас бы остался, хоть дело бы доброе сделал, да куда там... Нет для него ни правды высшей, ни добра, ни зла. Пропащий человек. Что бы он ни затеял – все к худу обернется. Мы с ним мало говорили, но все по глазам его больным видать... Чего хмуришься? Говорю как есть.
– Я видал только то, как он бросился на Беона, как осадил и унизил Лесоруба, мир его праху. Как Кенеку кости каблуком дробил и пальцами человеку голову проткнул, не поморщась. – Деян постучал себя по лбу. – Убить кого-то – вот это для него точно плюнуть да растереть, да ухмыльнуться потом погано. Удивляюсь я с тебя, преподобный. Не злодей он, говоришь? Прежде другое говорил, когда истории свои церковные сказывал, и в книгах твоих по-другому написано. Не иначе, цена им та же, что сказкам старой Вильмы?
– Язык придержи, безбожник!
– Я не прав?
Священник, насупившись, запустил пальцы в бороду:
– Тут, понимаешь ли, такое дело. Книги – они ведь не Господом, а людьми писаны. Праведными и учеными, но на ком в жизни не было греха? И кому о прегрешениях своих упоминать перед потомками охота, путь и надобно без прикрас писать?
– Ладно, не будем спорить, – сказал Деян. – Тебе о Големе известно что-нибудь доподлинно?
– Не то чтоб известно. Нет, – священник тряхнул головой, снова обернулся, будто проверял, нет ли чародея рядом. – Но есть одна безделица…