Алракцитовое сердце. Том I
Шрифт:
«Скорее, все-таки женщине».
Деян открыл стоявшую на столе деревянную шкатулку с резной крышкой: внутри оказались причудливого вида некрасивые костяные бусы и такая же брошь.
В одном из ларей он нашел надежно закупоренную банку с черным порохом для патронов, железные шарики, гильзы и ружейные инструменты, в другом – кучу полусгнивших тряпок, в третьем – испорченную муку и банку с солью. На стенах висело множество пучков с травами, тоже попорченными паразитами и сыростью.
Чародей иногда бормотал что-то; он бредил на иноземном языке или на многих языках сразу. Разобрать
Деян снял котелок с треноги и переставил боком к очагу, зачерпнул полкружки варева и поставил на стол остывать. Полкружки чуть теплых «ведьминых камешков» каждый час – так Вильма выхаживала замерзшую в лесу девчонку.
Рокочущая стена дождя за порогом надежно скрывала кости на поленнице и безымянную могилу; быть может, могилу той женщины, что жила здесь, а последний вздох испустила на той самой лавке, где умирал теперь чародей.
«Тогда тоже шли дожди?» – отрешенно подумал Деян. Ему представилось, как хозяин, крепкий мужчина – Деян не мог вообразить его лица, но почему-то явственно видел густую черную бороду и длинные руки – поутру склоняется над женой, целует ее в лоб и отшатывается, почувствовав губами смертный холод… Осеняет ее амблигоном, выходит вон, споро раскидывает лопатой сырую землю; опускает тело и ровняет холм, не замечая воющего пса; отряхивает руки, убирает лопату. Берет ружье и выходит из дому под навес, прикрыв за собой дверь: велика сила привычки – дождь ведь!
А затем садится на поленницу и, уперев приклад в землю, ногой давит спусковой крючок и пускает пулю в подбородок.
Позабытый пес на привязи подвывает и скулит, обессилев. Вокруг собираются волки, но пока еще держатся в стороне, ждут. Только в темноте блестят глаза, необъяснимо похожие на человеческие…
– Эй!.. – Деян вскочил, стиснув топорище. – Эй, Джибанд, – повторил он уже тише, провел ладонью перед неподвижными глазами великана. – Ау, Джеб? Ну конечно, ты не можешь меня слышать. Мрак. Что я, в самом деле…
Деян перевел дыхание и сел на ящик, сам себя успокаивая вслух. Неизвестно как он умудрился задремать, и великан нечаяно напугал его. Отсветы очага плясали в неживых глазах Джибанда, как будто тот следил взглядом за всем вокруг; от этого взгляда, от застывшей в углу огромной фигуры становилось совсем не по себе.
«Пригрезится же чушь всякая».
Деян притушил очаг, оставив одни угли, и закрыл дверь. Снаружи гремела гроза, в непроглядной серости лил дождь, и не понять было – день еще или уже наступили сумерки. Одно было ясно: как бы ни умерли те, кто жил здесь прежде, – умерли они совсем не такой спокойной и легкой смертью, которой стоило бы желать.
– Смерти вообще желать не стоит. Слышишь, колдун? – Деян, взяв кружку, склонился над чародеем, осторожно встряхнул того за плечо. – Голем! Пей. Сам говорил – за Белыми Вратами ничего нет, кроме людей вроде нас. Нечего туда торопиться.
Чародей застонал. Деян привычным жестом, как не раз
Деян выругался. Он сомневался, что чародей сейчас хоть как-то соображает, – но ужас перед пищей застрял в его больном сознании крепче некуда.
– Пей! – Деян повысил голос, вспоминая, как чародей когда-то заставил подчиниться превосходящих числом орыжцев. – Давай, ну?!
Тот захрипел, пытаясь отвернуться. Деян легко удержал его.
– Пей, сукин ты сын! – Деян наклонил кружку. – Пей или умрешь!
Вряд ли чародей подчинился угрозе: просто кончились силы сопротивляться – и Деян постепенно влил варево в рот.
– Вот так бы сразу. – Он отпустил чародея. – Безо всяких…
Деян осекся; ему вдруг стало стыдно. Чародей смотрел из-под полуприкрытых век с бессильным ужасом.
– Ну, будет! Успокойся.– Деян присел на корточки у изголовья. – Ты меня слышишь? Господин Ригич… Рибен, – он с трудом припомнил имя чародея. – Я не хочу причинить тебе вред. Этим у нас детей лечат… Понимаешь? Но если станет хуже – я не оставлю тебя мучиться, – заставил себя произнести Деян. – Обещаю.
Чародей тяжело дышал, беззвучно шевеля губами.
Погасла закрепленная между камней лучина. Деян, морщась от боли в спине, встал, разжег ее заново и снова поставил котелок греться над углями.
– II –
Днем монотонный рокот ливня заглушал все лесные звуки. Ночью, когда буря улеглась, через волоконные оконца слышно было, как тут и там капает вода, как скрипят деревья. Хижина неплохо держала тепло, но отчего-то стыли пальцы; в капели с крыши чудились шаги.
На лавке сбивчиво дышал чародей.
Еще дважды Деян сумел влить ему в рот по несколько глотков целебной жижи, но никак нельзя было понять, есть ли в том польза и возможно ли вообще удержать жизнь в ослабленном немыслимым колдовством теле.
Измотанный ожиданием, Деян вновь провалился в полудрему и вновь подскочил с криком: теперь примерещилось, как чернобородый хозяин хижины душит спящую женщину.
Деян придвинулся к очагу, отогрел руки, и снова незаметно подкрался сон: безликий чернобородый был весел, блестел начищенный ружейный ствол. Чернобородый ударил прикладом женщину на лавке, хохотнул, нагнувшись к ней: у женщины оказалось круглое лицо Солши Свирки с зияющей раной на месте рта.
– Мрак небесный!
Деян ударил кулаком по стене, разгоняя сонную одурь. За испугом последовало облегчение, за облегчением – стыд. Пусть то был лишь кошмар; и все же он оказался рад – рад! – увидеть изувеченным одно знакомое лицо, потому как страшился увидеть на его месте другое.
«Господь всемогущий! Вот до чего дошло. До чего я дошел».
Деян прошелся по хижине, сел обратно к очагу, обхватив голову руками. От стен пахло древесной гнилью; запах напоминал об Орыжи – старый дом Химжичей давно пора было перестраивать. Сна больше не было ни в одном глазу, но явь причиняла не меньшие муки.