Алракцитовое сердце
Шрифт:
Великан уставился на свои огромные ладони.
– А кто так придумал? Чтоб так было?
Деян улыбнулся, вспомнив преподобного Тероша Хадема: уж на этом вопросе священник бы развернулся.
– Эй, болтуны! Долго вас еще ждать?
– крикнул с дороги чародей.
– Сейчас!
– Деян заткнул наполнившуюся бутыль пробкой и отдал великану.
– Всегда так на людской памяти было, Джибанд. И так же, думаю, будет впредь. Почему - в точности никто не знает, а сочиняют люди всякое.
Джибанд, конечно, спросил, что сочиняют: было бы странно надеяться, что
– Я могу пересказать что-нибудь, но не думаю, что тебе это будет понятно, - неохотно ответил Деян, предвидя множество новых вопросов, которые вызовет даже самый краткий рассказ.
– Давай в другой раз, а?
– Почему не сейчас?
– Тяжело на ходу говорить.
Великан взглянул с неподдельной обидой и ускорил шаг, догоняя чародея.
– Погоди!
– спохвотился Деян.
– Ладно. Сейчас так сейчас.
Великан остановился, поджидая его.
Деян не знал, что именно сделает Голем, если Джибанд снова пристанет с расспросами, но готов был поспорить, что ничего хорошего. А великана было почему-то жаль, и совсем не хотелось смотреть, как тот с понурым видом выслушивает брань своего ненаглядного "мастера".
– В начале Белой книги, по которой церковники ребятню учат, сказано так: "Матерь Сущего есть все и ничего, небытие и присутствие, сияние небесное и мрак подземный, Луна и Солнце", - процитировал по памяти Деян.
– "Твердь земная - плоть Ее, огонь и вода в Ее жилах разлиты. Всякий человек и зверь, всякая тварь живая есть плоть от Ее плоти, кровь от Ее крови, дух от Ее духа. Всякая жизнь от Нее исходит; держит Она всякую жизнь в своих ладонях".
– А дальше?
– требовательно спросил великан, когда Деян замолчал.
– Дальше про другое.
– Расскажи.
– "Беспредельна Матерь Сущего и непостижима", - продолжил Деян.
– "Правая рука Ее - Господин Великий Судия, Всевышний, Всемогущий, Всеведущий, отец небесный рода людского. Левая рука Ее - Владыка Мрака подземного, рода людского ненавистник и губитель. Одарил отец небесный человека сердцем, что к добру тянется; разумом, что добро от худа отличить может; силой, что может путь проложить. Отравил Владыка сердце человеческое гневом и завистью, одурманил разум лживыми речами; подточил силу. Кто невежествен и слаб, кто низкие помыслы в себе взрастил - тот во мраке идет, и, лишь во мрак обратившись, душа его к Матери вернется. Тот же, кто сердцем и разумом чист, кто в помыслах ввысь тянется, себя не жалеючи, - тому, волею отца небесного, иная участь уготована; будет он тепло и свет вкушать в покое облачных садов, а когда настанет час к Матери вернуться - вольется душа его в сияние первородное, станет новой жизни началом".
– А в облачных садах рыбы тоже есть?
– поразмыслив, спросил Джибанд.
– Не думаю, что они существуют, эти сады, - мягко сказал Деян.
– Но если существуют - наверное, есть.
– Существуют, - с огромной убежденностью в голосе заявил великан.
– Я видел.
Деян поперхнулся.
– Что ты видел?
– Облачные сады. Только они очень страшные, - тихо добавил великан и замолчал.
Больше
Солнце скрылось за тучами; пошел дождь.
Тракт за тринадцать лет изменился мало: только бессчетное множество следов от башмаков и сапог, подков и колес впечаталось в землю, искорежив ее так сильно, что никакие дожди не могли смыть эти шрамы. Где-то среди них терялись те, что оставил Кенек Пабал.
– Беженцы, - заключил чародей, осмотрев следы.
– Войска здесь пока не проходили.
– Почему ты так думаешь?
– Армия разбила бы дорогу куда сильнее.
"Еще сильнее..."
Деян поморщился. На тракте он чувствовал себя совсем неуютно: казалось, в следующее мгновение воздух наполнят крики возниц и лошадиное ржание, все эти бесчисленные повозки вывернут из-за поворота и понесутся прямо на них с лязгом и грохотом, - и даже колдовская сила не сможет их остановить.
Прежде, когда Голем обмолвился, что не собирается идти проезжей дорогой, Деян мысленно обругал его, не стесняясь в выражениях, но теперь был рад такому его намерению.
– Куда дальше, мастер?
Джибанд беспокойно озирался по сторонам: ему тракт тоже пришелся не по нраву.
– На север. Пока не упремся в следующий большак.
Чародей быстрым шагом пересек тракт, прошел чуть вперед по обочине и свернул на поросшее кустарником и молодыми деревцами старое пожарище. Деян, оглянувшись в последний раз на дорогу к Орыжи, поспешил следом.
Дальше, за трактом, начинались незнакомые ему места, которых он никогда не видел и не надеялся увидеть. Неизвестный лес впереди внушал трепет: пусть он и выглядел так же, как тот, что остался позади, - это уже был лес большого мира...
Деяну подумалось, что в эти мгновения он стороны похож на Джибанда - так же глазеет на все вокруг с выражением глуповатой озадаченности на лице.
– Стойте!
– вдруг скомандовал чародей, предостерегающе вскинув руку. Деян послушно отступил назад.
– Тихо.
Чародей замер на месте, будто прислушиваясь к чему-то и со свистом втягивая воздух. Затем опустил руку.
– Можем идти.
– Химеры мерещатся?
– негромко спросил Деян, надеясь, что голос не выдаст его страха.
Сам он ничего не слышал, но чувствовал какое-то тревожное неудобство: будто кто-то, человек или зверь, пристально наблюдал за ним из зарослей.
– Не химеры. И не мерещатся.
– Чародей указал куда-то перед собой.
– Но это не то, на что я подумал.
– А что... Мрак небесный!
– Деян вышел вперед и разглядел то, на что показывал чародей: обглоданные падальщиками ребра белели в куче разноцветного тряпья.
На негнущихся ногах он заставил себя подойти ближе.
– Ты что, со вчерашнего дня соскучился по мертвецам?
– удивился чародей.