Алтайские сказки
Шрифт:
Позабыли пастухи о бесчисленных табунах, обратно повернули. Вот прискакали на стойбище, в ноги Ак-каану упали.
— Посреди долины,— говорят,— две сопки выросли, посреди сопок,— говорят,— круглый холм стоит. От холма,— говорят,— вихрь-буря идёт, гонит реки вспять, деревья вверх корнями поднимает.
— Лжёте вы, лентяи, бездельники! — И одним взмахом меча Ак-каан три головы отсек.
Даже семиголовый людоед Дьельбеген над четвёртым пастухом сжалился.
— Позвольте,— говорит,— великий Ак-каан, я туда поеду на своём могучем Туу-зэзй — синем быке. Посмотрим, правду ли пастухи говорят.
Поднятого
Тёмно-жёлтый Дьельбеген своего синего быка заседлал, в широкое седло сел, быка к долине погнал.
Когда через гору перевалили, синий бык Туу-ээзи заупрямился, грудь его мохнатой пеной покрылась. Он мотнул головой и, узды не слушая, повернул обратно к стойбищу.
Тут вдруг вихрь-ветер налетел, быка подхватил-завертел и поволок хвостом вперёд, вместе со всадником, в тёмную пещеру.
У семиголового Дьельбегена все четырнадцать глаз на лоб чуть не вылезли, уши чуть не лопнули. Опомниться Дьельбеген не успел, как его, вместе с синим быком, из пещеры выдуло, на вершину горы понесло.
Упав на гору, синий бык едва встал. Земли под собой не чуя,
как сЛепой, опять вверх побежал. Лишь па самом высоком леднике передохнул бык.
Только на этой ледяной высоте очутившись, осмелился грозный, свирепый Дьельбеген оглянуться, лишь с этой недоступной высоты отважился вниз посмотреть.
Там, внизу, покрыв белым потником-кечимом зелёную до^ш-ну, крепко спал Алып-манаш. Голова его между двух деревянных лук богатырского седла, как круглый холм между двух остроконечных сопок, покоилась. Вздохнёт Алып-манаш — деревья и горы, как бурей подхваченные, влекутся в его ноздри, вьщох-нет — деревья и горы, как вихрем выгнанные, из ноздрей вылетают. Алып-манаш спокойно, ровно дышал, и вместе с его дыханием мерно опускались и подымались воды рек и озёр.
Богатырей, подобного Алып-лганашу, Дьельбеген ещё не видывал, о таком силаче-алыпе он не слыхивал.
Тёмно-жёлтый Дьельбеген, чуть жив от страха, в стойбище Ак-каана вернулся, у белого вой.^очного аила спешился, до земли могучему Ак-каану поклонился, на колени пал:
— Человек, сказать,— нет, не человек это; гора, сказать,— нет, не гора это. Чудовище страшное, ни на что не похожее, в долине спит.
Звонко-пронзительно свистнул Ак-каан. Созвал он дальних и ближних силачей-алыпов и богатырей-героев. Всё бесчисленное войско, одетое в звенящие доспехи, верхом на могучих конях двинулось со стойбища в долину. Будто спустившиеся на землю тучи, мчались кони, будто солнечные лучи, сверкали остроконечные пики. Впереди всех, свирепо крича, скакал на своём бе-лочалом коне сам хан Ак-каан. Рядом с ним мчалась, положив поперёк седла остро отточенный меч, красавица Эрке-каракчи.
С вершины чёрной горы хорошо виден Алып-манаш. Он спит, раскинув руки, как дитя. Шуба его распахнулась, всем четырём ветрам открыта широкая грудь.
Дыхания его уже почти не слышно, жизни на лице его не видно.
Прославленные лучники своих коней осадили, медноконеч-ные стрелы на упругие луки они положили. Сощурились, хорошо прицелились, все вместе, как один, стрелы разом пустили. Меткие стрелы ударили Алып-манаша под левый сосок, но будто о застывшую лаву стукнулись, соскочили. Медные наконечники погнулись,
Копьеносцы швырнули с разбегу тяжёлые копья. Ударившись о грудь богатыря, бронзовые острия, как пчёлы, зазвенели, как стекло, рассыпались.
Эрке-каракчи близко-б.лизко к Алын-манашу подскакала, выхватила из кожаных ножен острый меч и с размаху ударила богатыря. От этого удара искры во все стороны рассыпались, как зарницы в небе запылали, как огненный дождь с неба на землю упали. От этого удара звон по всему Алтаю был слышен. А на теле Алып-манаша даже розовой царапины нет.
Девять дней и девять ночей могучие воины секли мечами, кололи ножами спяп1;его богатыря, но Алып-манаш остался невредим.
От гнева солнца невзвидел Ак-каан. Он приказал воинам спешиться, вырыть яму глубиной в девяносто сажен.
Воины выкопали яму и столкнули туда Алып-манаша.
Девятью тяжёлыми цепями сковали его белые руки. Девяносто девять цепей повесили ему на ноги.
Оружие богатыря хотел Ак-каан на своё стойбище увезти. Пику сдвинуть ни один воин не смог, меч поднять силача не нашлось.
Долго спал в глубокой яме Алып-манаш. Девятью тяжёлыми цепями скованы руки. Ноги от колен до лодыжек девяносто девятью цепями опутаны. Проснулся Алып-манаш в положенный час, но встать он не смог.
Тяжесть цепей легла на сердце, слёзы глаза обожгли. Алып-манаш первый раз в жизни запел. В песне отца и мать вспомнил, помянул сестру свою Эрке-коо, пожалел одинокую не жену, не вдову Кюмюжек-аару. И коня своего бело-серого богатырь не забыл, хвалу ему спел.
На холмистом Алтае, на белом, на цветущем, на синем Алтае, на золотом, на просторном Алтае не осталось ей зверя, ни птицы. Толпясь у ямы, как у водопоя, звери и птицы слушали песню.
По небу плыли весенние тучи, летели под тучами серые гуси. Спеша к своим гнездовьям, гуси всю дорогу плакали об Алып-манаше. Один гусь от стаи оторвался, покружил над ямой, сложил крылья и упал на грудь богатыря.
Алып-манаш взглянул на гуся и вздохнул. От этого вздоха
богатырского лопнуло девять цепей, освободились белые руки. Алып-манаш палец до крови прокусил и на крыле гуся своей кровью начертал:
Гусь ты, славный мой гусь, Верный ты мой друг! Ты в воде не тони, Ты по воздуху плыви. На твоём крыле я пишу письмо. Отнеси его Байбараку-отцу. Про печаль мою расскажи Ты Эрмен-чечен — доброй матери. Эрке-коо — сестре поклонись, Передай привет Кюмюжек-аару, Жарче солнца привет Передай ей — жемчужине. Скаши всем друзьям, Что Алып-манаш В чёрной 5ше лежит. Он живой в земле похоронен. Верный ты мой гусь. Ты воздушный мой конь, Иноходец ты мой серокрылый! Полети, поплыви. Распростёрши крыло, Дай слова эти всем прочитать.
Серый гусь, распахнув крылья, полетел к стойбищу Байбарака-богатыря.
Ещё ночь не ушла, но утро белое, весеннее уже края неба и земли раздвинуло. Зелёная утренняя звезда заглянула в дымоход, и тоненькая Эрке-коо, милая сестра Алып-манаша, проснулась, встала, взяла кожаное ведро и пошла к реке по воду.
Наклонилась с берега к реке, черпнула ведром и увидала в воде отражение серого гуся. Глянула вверх, а серый гусь летал над её головой.
Эрке-коо протянула руки, поймала гуся и принесла вместе с кожаным ведром в свой аил.