Альтеpнатива (Весна 1941)
Шрифт:
– Если я остановлю Везича...
– Без "если", - отрезал Штирлиц, чувствуя, что говорит сейчас так, как говорят немцы.– Вы дождетесь его, даже если он приедет в восемь вечера, и остановите его, и откроетесь ему.
– Что?!
– Вы скажете, что связаны с русскими. И объясните, что готовы оказать ему поддержку, если он согласится дать мне письменное согласие на сотрудничество с РСХА. Обговорите детали с вашей здешней цепью. Везич может потребовать доказательств, не моя ли вы "подставка".
Штирлиц, начав игру, уже сообщил Шелленбергу о согласии Везича на сотрудничество, но он знал, что бюрократический аппарат требует фактического подтверждения, дабы занести полковника в свою картотеку под соответствующим номером и псевдонимом.
Не получи Штирлиц письменного согласия Везича - оно может быть написано в любой форме, но обязано быть адресованным ему, - в Берлине будут крупные неприятности: теперь в игру включен и Веезенмайер.
"Ц е н т р.
Настойчиво рекомендую найти возможность для ознакомления
итальянцев с работой группы Веезенмайера в Загребе. Это - я убежден
вызовет серьезные трения между Берлином и Римом.
Ю с т а с".
"Из Белграда. Принято по телефону от собкора А. Потапенко в
21.40 (ТАСС).
Английские и американские газеты, пришедшие сегодня в столицу
Югославии, как всегда, пестрят броскими заголовками, однако на этот
раз жирным шрифтом набраны не британские или немецкие, а сербские и
хорватские имена, названия боснийских и далматинских городов. Главная
тема, обсуждаемая "китами" западной прессы, формулируется коротко и
ясно: "Будет война между Югославией и Германией или нет?" Единой
точки зрения нет. "Ньюс кроникл" и "Санди таймс" пророчествуют, что
война начнется в ближайшие недели, в то время как осмотрительная
"Файнэншл таймс" склонна считать, что Германия ограничится
демонстрацией силы на югославских границах и, таким образом, добьется
тех результатов, в которых заинтересован Берлин. На все лады
дискутируется вопрос о позиции "Кремля в создавшейся ситуации".
Корреспондент "Ивнинг стандарт" Дэйвид Кайнд в беседе со мной
утверждал, что Москва "не рискнет занять твердую позицию, поскольку
Югославия не имеет с Россией общих границ и удалена от Украины
значительно более, чем, например, Болгария, куда введены танки
Гитлера, не говоря уже о Румынии и Словакии". Однако корреспондент
"Вашингтон пост" Джордж Робертс судит иначе: "Трудно поверить, что
Кремль относится к ситуации на Балканах с тем же олимпийским
спокойствием, с каким советская пресса печатает сводки "последних
известий". Наркоминдел немедленно реагировал на акции Гитлера в
Болгарии и Румынии, направив
То, что Кремль хранит молчание в эти дни, свидетельствует о том, что
Сталин сидит за "счетами", "калькулируя" степень риска и предел
терпения. По той позиции, какую займет Москва в югославском кризисе,
западные демократии смогут выстроить относительно реальные прогнозы
на ближайшее будущее. Если Сталин промолчит на этот раз, то,
следовательно, Гитлер одержал серьезную дипломатическую победу над
Кремлем. Если же Москва займет твердую позицию в связи с югославским
кризисом, то следует считать, что русский медведь поднимается на
задние лапы. Трудно судить, насколько это испугает экспансивного
германского диктатора, однако Лондон такую акцию будет, бесспорно,
приветствовать. Вашингтон тоже".
Корреспондент "Нью-Йорк таймс" прямо заявляет, что по той
позиции, которую займет Москва, "можно судить о том, возможен ли
вообще диалог между Кремлем и западными демократиями не только
сейчас, но и в будущем. Не в Белграде, Берлине и Лондоне решается
вопрос будущего. Будущее сейчас решается в Кремле, и весь мир с
нетерпением ждет этого решения. Если Москва займет нейтральную
позицию или - хуже того - закроет глаза на происходящее, то, значит,
факт тайного сговора между Советским Союзом и Германией станет
очевидным для всего мира".
Обзор югославской и германской прессы, в которой позиция Москвы
никак не дискутируется, прилагаю.
Потапенко.
Позвоните ко мне домой, пусть мама пришлет килек и черного
хлеба".
Белград оглушил Везича. Здесь все было иначе, чем в Загребе. И толпы оживленных людей на площадях, и армия, патрулировавшая главные улицы, правительственные учреждения и посольства, и тон газет, продававшихся в киосках, - все это было иным, тревожным, но именно эта тревожность, соединенная с ощущением освобождения от чего-то такого, что изнутри тяготило народ, вселила в Везича надежду.
Он знал, по какому адресу ему надо идти. Он помнил этот адрес. Член компартии адвокат Славко Губар доставил в свое время много забот Везичу своими выступлениями в университете. Он был самым левым и непримиримым из коммунистов, с которыми Везичу приходилось сталкиваться.
Губар не сразу вспомнил его, а вспомнив, не смог сдержать себя. Лицо его сделалось презрительно-насмешливым, и он распахнул перед Везичем дверь в большой кабинет, обставленный мебелью старинного красного дерева.
– Чем обязан визиту полицейского офицера?– спросил Губар.– Надеюсь, теперь у властей нет ко мне никаких претензий?