Алые песнопения
Шрифт:
– «Названия» Мозефа… «На-на-названия… Инфернальных Территорий»…
Наконец все двадцать семь цепей закрепились в теле толстяка. Киновит прошептал ещё один приказ, и все цепи напряглись – каждая из них тянула тело Хейадата в своём направлении. На плоть и кости мага оказывалось колоссальное давление, но он всё перечислял свои сокровища.
– … о, Господи… «Симфония»… «С-симвония смерти» Лемпе… «Желтая ночь» Ромео Ре-ре-ре…
– Ромео Рефра, – подсказал Раговски.
Он наблюдал за истязанием Хейадата с бесстрастием, на которое, пожалуй, был способен лишь мертвец.
– …да… и…
Однако на этом месте Хейадат оборвал перечень –
Первым поддался живот. Впившийся в него крюк вошёл по-настоящему глубоко. Он вырвал кусок ярко-желтого сала толщиной десять дюймов, захватив немного мускульной ткани. Дальше настал черёд груди – с неё сорвали кошу и жир, и из ран хлынула кровь.
Даже Лили приоткрыла пальцы, чтобы понаблюдать за развитием спектакля. Крюк, сидевший в левой ноге Хейадата за берцовой костью, раздробил её с таким хрустом, что его не заглушили даже крики мученика. Его уши исчезли, оторвавшись вместе с клочками скальпа, обе лопатки разломили вырвавшиеся на свободу крюки.
Тело дергалось, мавзолей переполняли крики страдальца, и зеркальная лужа крови под его телом растеклась так, что её жидкости омывали подол киновитских одежд, но демон был неудовлетворён. Он промолвил новые инструкции, обратившись к наидревнейшему из фокусов магии – к Teufelssprache [7] .
7
Teufelssprache (нем.) – язык Дьявола.
Как только он прошептал заклинание, появилось ещё три крюка – больше, чем все предыдущие. Их внешние округлости были остры, как скальпели. Они метнулись к открытым на груди и животе Хейадата участкам жира и видневшегося под ним мяса, вспороли тело и уцепились за внутренности.
Эффект одного удара проявился незамедлительно – он пробил левое лёгкое. Хейадат оборвал крик и принялся ловить ртом воздух, а его дерганье превратилось в безнадёжные конвульсии.
– Прикончи его, милости ради, – простонал Раговски.
Киновит повернулся спиной к жертве и посмотрел Раговски в лицо. Под холодным, мёртвым взглядом демона даже тело оживленного трупа покрылось мурашками.
– Хейадат был последним, кто попытался мной распоряжаться. Ты окажешь себе услугу, если не пойдёшь по его стопам.
Даже пережив объятия смерти, Раговски понял, что боится стоявшего перед ним расчётливого демона. Оживлённый маг глубоко вдохнул, собираясь с остатками мужества.
– Что ты пытаешься доказать? Думаешь, умертвишь кучу людей самыми изощрёнными способами, и тебя прозовут Безумцем или Мясником? Сколько бы гнусных пыток ты не изобрел, ты все равно останешься Иглоголовым.
Воздух замер. Верхняя губа киновита поползла вверх. Он молниеносно выбросил руку, схватил Раговски за жилистую шею и притянул мертвеца к себе.
Не отрывая взгляд чёрных глаз от мага, демон снял с пояса трепан, большим пальцем включил прибор и приставил его к центру лба Раговски. Сверло пробуравило череп колдуна и спряталось в корпус.
– Иглоголовый, –
Киновит не ответил. Он просто повесил трепан обратно на пояс и засунул пальцы себе в рот, выискивая что-то, внедрённое в нижнюю челюсть. Нащупав искомое, он достал его наружу – это был маленький, скользкий, почерневший обломок, подобный гнилому зубу. Киновит поднес пальцы к дыре в черепе воскрешенного мертвеца, вставил в неё объект и в ту же секунду отпустил шею Раговски.
– Кажется, вскоре я умру окончательно. Так? Перефразируя Черчилля, утром я превращуюсь в обычную кучку праха, а ты так и останешься Иглоголовым, – прорычал Раговски.
Киновит уже повернулся к нему спиной. Крюки, пронзавшие тело Хейадата, явно дожидались хозяина, чтобы свершить coup de gr^ace [8] . Облагодетельствованные его взором, они показали, на что способны.
В потолке коренилась цепь с крюком, который демон любовно прозвал Рыболовным Крючком. Он резко вонзился Хейадату в нёбо, и рванул вверх, подняв над землей всю тушу. Киновит бросил взгляд на облепленные свернувшейся кровью звенья, и один за другим последовали взрывы алой жидкости. Руки Хейадату перерубило пополам, ноги – также. Огромные ляжки были изодраны, изрыты цепями от паха до колен. С лица сняли кожу, и три крюка, глубоко сидевшие в груди и животе мага, в одну секунду вырвали сердце, легкие и внутренности. Никогда еще не свершалось такого быстрого вскрытия.
8
Сoup de gr^ace (фр.) – смертельный, «сострадательный» удар.
Исполнив задание, цепи проволокли трофейные куски плоти по лужам крови и исчезли там, откуда явились. Осталась лишь одна цепь, цепь с Рыболовным Крючком, на которой покачивалось существенно облегченное тело Йяшара Хейадата. Обвислый, растянутый желудок хлопал белыми от жира стенками.
– Сегодня все фейерверки снова были красными, – промолвил киновит так, словно ему всё это наскучило.
Феликссон, который всё это время трахал Коттлав, выскользнул из неё и попятился от разраставшейся лужи крови. Пытаясь найти опору, он нащупал что-то мягкое. Феликссон развернулся, и ему скрутило кишки.
– Лили… – едва выдавил он.
Демон повернул голову, чтобы взглянуть на находку Феликссона. Лили Саффро. Очевидно, убиение Хейадата оказалось для неё слишком суровым зрелищем. Она лежала, привалившись к дальней стене. На её мертвом лице застыл шок, а руки были прижаты к груди.
– Покончим с этим, – сказал демон и развернулся к тройке выживших магов. – Ты. Феликссон.
Лицо мужчины было перепачкано смесью соплей и слез.
– Я?
– Роль пса тебе удалась. У меня есть для тебя работа. Подожди меня в проходе.
Киновиту не было нужды повторять дважды. Феликссон вытер нос и, последовав указаниям демона, выскользнул из мавзолея. Пускай он голышом шёл прямо в Ад, и в спину ему дышало существо, безжалостно растерзавшее на куски почти всех его друзей, Феликссон радовался своей участи.
На самом деле, он был так рад, что выскочил в угловатый проход в стене мавзолея, и ни разу не оглянулся. Феликссон отошел подальше, чтобы не слышать крики умирающих товарищей, присел у крошащейся стены и заплакал в ожидании хозяина.