Американец
Шрифт:
Как я понял из слов отца, тот факт, что Шестипалый нанял нас поставлять ему клиентов, не был такой уж тайной, но во взгляде Лео я прочитал, что огласка чревата неприятностями. Маркетьелло покосился на меня.
– К тому же этот придурок ничего не делал, только глазел. Он даже нож не взял. Если я должен ждать свои бабки до завтра, то гони мне еще и половину его доли.
Поняв, что я ничего не сделаю, чтобы постоять за себя, Американец велел подождать его на первом
Я отошел, чувствуя, что отваги во мне как у боксера в нокауте. Я ненавидел Маркетьелло, ненавидел себя, но больше всего я ненавидел Лео, который заявил, что я обделался, а теперь унизил, не дав мне стать свидетелем заключения нового пакта между ним и сыном маслоторговца.
Но до нового пакта дело не дошло.
Повинуясь его приказу, я демонстративно зашагал прочь, натянув на голову капюшон толстовки, но на ходу обернулся и увидел, что Американец мертвой хваткой зажал голову Маркетьелло, вытащил из кармана и приставил к его горлу нож.
Лео заявил, что я его партнер, а партнеру полагается равная доля.
Еще он сказал, что Маркетьелло должен передо мной извиниться, и если до завтра он этого не сделает, то может забыть о деньгах.
Наконец ослабив хватку и с силой толкнув Маркетьелло на капот машины, он сказал, что никогда не встречал большего сукиного сына, и добавил:
– Может, мой друг и не умеет орудовать ножом, но он точно не такой слабак, чтобы просить кого-то расцарапать за него машину своего папаши.
Когда Американец подошел, я с невозмутимым видом сидел на ступеньках, хотя внутри меня все ликовало после такой демонстрации дружеских чувств. Он скомандовал мне следовать за ним, и мы побежали, так как уже опаздывали.
Взмыленные, несколько минут спустя мы уже были в своем районе.
– Ты должен научиться защищаться, – выдохнул он, сложившись пополам от одышки. – Мы живем в джунглях. Здесь есть хорошие и плохие, но плохие всегда будут брать верх, даже если их меньше, потому что злоба – это липкая слюна, которая склеивает нас всех вместе без разбору. Кругом полно психов. И ты даже не можешь открыть клетку и сказать им «выходите», потому что сразу кто-нибудь пнет тебя в спину и запрет внутри.
Дух дышит, где хочет
1992–1995
Летние месяцы были наполнены счастьем, в них не было места страху.
Падая, он понимает, что в револьвере его убийцы есть что-то знакомое. Золотой отблеск. Миниатюрная лошадка, вставшая на дыбы, напоминает ему об американском городе,
Он всегда неплохо ориентировался в любой ситуации. Даже сейчас, несмотря на шесть пуль где-то между грудной клеткой и головой, он способен оценить всю иронию этого совпадения. От холода зуб на зуб не попадает. Так темно, что невозможно отличить дорогу, ведущую к дому, от той, что ведет в небытие.
Кольт, думает он. Кольт «Питон» 357-го калибра.
Вот и первые зеваки, привлеченные выстрелами и не поддавшиеся панике. Кто-то узнаёт его.
– Это Винченцо! – восклицает склонившийся над ним человек, лица которого он не видит. – Винченцо Макулатурщик! – повторяет он. – В Винченцо Макулатурщика стреляли!
Снова это прозвище. Как обидно, думает он, лишиться звания супергероя перед самой смертью.
Людей становится больше. Человеческие крики, которые ничего для него не значат. Он знает, о чем все думают. Они думают, что он выкарабкается, потому что именно в это верят никогда не убивавшие люди: никто не может умереть вот так, прямо на моих глазах. – Винче, ты слышишь меня? – ласково шепчет голос. – Не отключайся, Винче, скорая уже едет.
Кровь из ран все льется на тротуар, собираясь в лужицы, от них исходит жар, который растапливает вечернюю сырость.
Я слышу тебя, думает он, но трагедия в том, что я умираю и даже не знаю, кто передо мной. Потом его лицо искажает судорога, и рот наполняется кровью – последняя усмешка перед смертью.
В день, когда умерла музыка, баночки с гелем остались закрытыми, видеоигры – выключенными, автомобильные покрышки – нетронутыми. Все остановилось. Никакого Ричи Валенса, никаких индейцев. Никакого капитана, никакого матроса. Лео было шестнадцать – в этом возрасте отказываются от отцов, чтобы отправиться на поиски новых. Его же лишили такой возможности, и отныне ему суждено было вечно лелеять воспоминание о сильном, светловолосом и молодом мужчине. Образ героя, который бежал от правосудия, прыгнув с балкона, во многом соответствовал заламинированной фотокарточке усопшего – Американец по любому поводу доставал ее из портмоне, прикладывался к ней губами и осенял крестным знамением, воздавая дань уважения отцу.
Конец ознакомительного фрагмента.