Американец
Шрифт:
Те, кто что-то смыслил в подобных эксцессах, утверждали, что вскоре все образуется; выживет секретарь Христианско-демократической партии или нет, страна быстро вернется к привычной жизни, поэтому было принято негласное решение дождаться развязки и потом уже открыть самый незначительный из ящиков в кабинете самого незначительного из директоров, когда-либо работавших в филиале Банка Неаполя в Бари.
Каждый вечер на протяжении пятидесяти четырех дней, исключая пятницу, когда отец возвращался в Неаполь, он пробегал бегом триста метров, отделявших его офис от квартиры на виа Абате Джимма, и включал радио в надежде узнать, что же сталось с беднягой Альдо Моро, а
В этой трагической ситуации мой отец, разумеется, больше переживал за государственного деятеля, однако чувство облегчения от того, что агония прошла, было столь ощутимым, что он испытал чуть ли не признательность к людям, которые нажали на курок и, убив беднягу Альдо Моро, вернули ему и Италии их законную судьбу.
Во всяком случае, он так считал, пока директор Ролло не вызвал его к себе в кабинет. Тогда мой отец, чье лицо, оттененное красной униформой, выглядело еще более безжизненным, узнал, что ради соблюдения общественного порядка перевод служащих приостановлен sine die [1] .
1
На неопределенный срок (лат.). (Здесь и далее – прим. перев.)
– Не смотрите на меня так, – сказал директор, попыхивая бластовой трубкой [2] «Савинелли», на которую подчиненные скинулись ему в Рождество. – Сам знаю, что это чушь несусветная, но приказы отдаю не я. – Он открыл ящик письменного стола и вынул подписанную генеральным директором телефонограмму. – Я только что получил из Неаполя извещение о замораживании всех прошений, поданных до шестнадцатого марта. – Он сокрушенно развел руками. – Нам остается только молиться, чтобы эти ушлепки из «Красных бригад» побыстрее очутились за решеткой…
2
Бластовая трубка – курительная трубка, подвергнутая пескоструйной обработке.
В тот вечер отец заперся в своей комнате и, преклонив колени, обратился с молитвой к статуэтке Николая Чудотворца, стоявшей на комоде. Соседи по квартире – три неаполитанца, которые, как и он, работали в банке и ждали перевода, – предложили присоединиться к ним и поужинать морепродуктами в Старом городе, но отец отказался, сославшись на температуру. Когда он убедился, что все наконец ушли, то взял телефонную трубку, набрал номер и дождался ответа.
– Алло, – сказала моя мать.
– Анна, – произнес отец. – Сядь и послушай.
Он почувствовал, как учащенно забилось ее сердце. Полным именем он называл жену, только если дело принимало действительно скверный оборот.
– Завтра собери чемоданы и подготовь малыша. Вечером я за вами приеду.
Ярость, к тому времени накопившаяся у него внутри, при этих словах улетучилась.
– Не волнуйся, – продолжил он. – Я теперь хорошо зарабатываю, мы подыщем славную квартиру. Городок небольшой, но милый. Люди приветливые. Со своими гороскопами ты легко найдешь себе новых подруг, вот увидишь.
Положив трубку, Эдуардо взглянул на безучастного гипсового Николая Чудотворца: седая борода, желтая митра, правая рука поднята в жесте благословения, в левой – три золотых шара. Отец обхватил голову ладонями, потом впился зубами в собственную руку, наконец, схватил статуэтку и швырнул ее в стену, отчего она разлетелась на мелкие части.
Прошло около двух месяцев после переезда в Неаполь, когда случилось событие, навсегда изменившее отношения между нашими с Лео семьями.
Мама теперь вела ежемесячную рубрику «Гороскоп от Анны» в бюллетене Клуба по организации досуга банковских служащих. Наш дом всегда был этакой мини-обсерваторией, откуда следили за бесконечным движением и взаимовлиянием Солнца, Луны и прочих небесных тел. Астрология была единственным связующим звеном между мамой и реальным миром, благо всегда находился кто-то – чаще всего пожилая дама в мехах или юная девушка с разбитым сердцем, – кому необходим гороскоп.
Представитель банковского профсоюза познакомил ее с членами Клуба, ответственными за выпуск бюллетеня, и уже через несколько недель ей доверили сочинение фраз типа «Вскоре тебя ждет незапланированная финансовая сделка» или «Ты встретишь особенного человека». Этого было достаточно для издания, которое никто не читал и в редакции которого никто ни разу не задался вопросом, почему Раку (знак зодиака моего отца) всегда доставались предсказания исключительно профессионального толка. Ни намека на перемены в личной жизни (не стоит забивать мужчине голову всякой чепухой), ни слова о физической форме (ее Эдуардо и так прекрасен) – только работа и деньги. Отец и сам частенько просил совета:
– Нана, что там у меня на ближайшие дни?
– Все плохо. Ты окажешься под влиянием ретроградного Юпитера.
– На следующей неделе будет распродажа казначейских векселей, на которые я очень рассчитываю.
– Лучше повременить. Скоро наступят два благоприятных секстиля Марса и Венеры.
Дело было осенью. Как-то во вторник Анна зашла в редакцию бюллетеня, чтобы отдать напечатанные на машинке гороскопы на месяц. Ее ждал директор Джорджо. Ему не терпелось поделиться своей новой идеей – предложить сотрудницам (женам банковских служащих) описать улицы, по которым те ходят изо дня в день. Мама тоже получила задание: целую неделю внимательно смотреть по сторонам и потом перенести свои впечатления на бумагу.
Следующие несколько дней она летала как на крыльях. Впервые после возвращения в Неаполь моя мать попыталась выбраться из своей раковины. Целую неделю она праздно шаталась по нашему кварталу. Затем настал вечер, когда она попросила отца приготовить ужин и уложить меня спать. И всю ночь просидела за кухонным столом, набирая текст на своей «Оливетти», – наутро статья была готова. Мама сетовала на непрезентабельность улиц, запустение, царившее не только в городских закоулках, но даже в парке Каподимонте, который некогда был летней королевской резиденцией, а теперь превратился в городскую свалку.
Однако наибольшего внимания заслуживает тот факт, что после землетрясения прошло уже четыре года, а пострадавшие до сих пор живут в грязных бараках без удобств, и никому нет до этого дела, властям в первую очередь.
Гражданский пафос ее репортажа в финале оборачивался столь пламенным призывом к городской администрации, что Джорджо, сидя в конторе за пыльным письменным столом, окрестил его «пазолиниевским». Мама призналась, что не слишком хорошо знакома с творчеством фриулийского писателя. «Честно говоря, – добавила она, – я ни строчки этого Пазолини не читала».