Американская история

Тосс Анатолий

Он усмехнулся, казалось, первый шок прошел, и он потихоньку приходит в себя.

— Знаю, — сказала я и тоже усмехнулась, я действительно знала. Я понятия не имела, что он собирается рассказать, к чему оно, такое начало, но слушала с интересом.

— Видишь ли, — продолжал Рон, — он всегда выбирает что-то легкое, чтобы отвлекало, но не забивало голову, чтобы в любой момент можно было вернуться. — Я опять усмехнулась, вспомнив детские книжки и рожицы. — Каждый раз, насколько я понимаю, он выбирает что-то новое, и в этот раз он выбрал спорт. Он никогда прежде спортом не увлекался, знаешь, одностороннее воспитание, все с детства считали, что он талантливый математик, и, конечно, никакого спорта. В общем, Марк брал разные видеопленки Олимпийских

игр, чемпионатов мира и прочее. На самом деле ему даже было все равно, какой именно вид спорта, для него была интересна сама природа соревнования. Он мог, например, часами, когда отдыхал, смотреть соревнования по стрельбе из лука. Я однажды его застал за этим дома, он сидел и смотрел не отрываясь, как из лука стреляли в мишень. Ты видела когда-нибудь соревнования по стрельбе из лука? — спросил он меня неожиданно. Я пожала плечами, впрочем, мое движение нечего не означало в любом случае.

— Жутко нудно, даже невыносимо нудно. Но его интересовали какие-то странные детали, как они руку ведут, как корпус поворачивают и прочее. Его, знаешь, всегда странные детали и интересуют. Но не в этом дело. Дело в том, что ему все это стало страшно интересно, и, когда он закончил работать над проектом, он даже сделал полугодовой перерыв и почти серьезно занялся шахматами и настольным теннисом.

— Почему шахматами и настольным теннисом? — спросила я, меня действительно удивил выбор. Пока, кроме ответа на вопрос, почему Марк любил аналогии и примеры из спортивной жизни, мне ничего больше из рассказа Рона не открылось.

— Не знаю, — ответил Рон. — Может быть, потому что наиболее доступные, не знаю. В любом случае, он занимался достаточно долго, и даже играл в каких-то турнирах, и даже чего-то выиграл, кажется. Во всяком случае, он туда влез, в спорт, пусть и любительский, и, наблюдая его и изнутри и снаружи конечно же сделал какие-то обобщения, создал очередные свои теории, спорные, как всегда, но ты знаешь — у него манера такая.

— Откуда ты все знаешь так подробно? — спросила я.

— Мы тогда были близки, — ответил Рон, явно удивляясь вопросу, — и Марк мне все тогда рассказывал, ну, я имею в виду, все, что хотел рассказать, — поправился он. — Так вот, однажды, когда, как он говорил, он все про спорт понял, он довольно неожиданно заметил, что нашей жизнью заведуют перворазрядники.

— Это что? — не поняла я.

— Я тоже тогда не понял, но он объяснил. Знаешь фразу, что спорт — упрощенная модель жизни? — Я пожала плечами: может, и знаю, какая разница. — Так вот, Марк утверждал, что практически любого физически и умственно здорового человека можно довести до первого разряда в абсолютно любом виде спорта. Он, конечно, имел в виду условный первый разряд.

Я еще по-прежнему не понимала, о чем речь, но холод вдруг сковал нижнюю часть живота.

— То есть Марк говорил о том, что если мальчика или девочку подхватить вовремя в детстве и правильно развивать и тренировать, то любой, абсолютно любой, независимо от способностей и таланта, легко поднимется до первого разряда. А так как от способностей это не зависит, то и вид спорта не имеет значения. Дальше, говорил он, чтобы вырастить чемпиона, нужно выбрать способного мальчика или способную девочку, или даже талантливую, и тогда есть шанс подняться выше, чем пресловутый, всем доступный первый разряд.

Он мог не продолжать, ледяное поле затянуло весь живот, сковало грудь, подошло к горлу, мне не было холодно, но казалось, что я заморожена. У меня закружилась голова, я захотела проглотить слюну, но ее не было. «Не может быть», — пыталась прошептать я, но голова отказывалась воспринимать даже простейшее.

Единственное, что я смогла сделать, это откинуться на спинку и постараться восстановить почему-то сбитое дыхание. Но Рон не заметил даже этого, он разговорился, и казалось, сам уже получает удовольствие от своего рассказа. Ему вообще, видимо, нравилось рассказывать о Марке, он даже стал по-деловому поглядывать на свои бутерброды.

— Так вот, идея Марка заключалась

в том, что аналогично происходит и в жизни. Что любой человек, независимо от его способностей и возможностей, может быть натренирован до уровня интеллектуального перворазрядника. Проблема, говорил Марк, только в хорошем тренере и в правильной методике. Более того, он считал, что все эти люди в университете, в науке и в прочих областях — искусстве, политике, — в подавляющей своей массе хорошо в молодости натренированные перворазрядники. И когда я не понял, он пояснил: гроссмейстеров мало, их единицы, и их на все не хватает. К тому же они с талантом и поэтому даже не стремятся руководить, у них свои приоритеты, свои цели. Стремятся, как и везде, как и в любом спорте, как и в жизни, всегда доминирующие перворазрядники.

Я ждала, когда же, наконец, начнется про меня, да и начнется ли? Может быть, у Рона хватит такта не говорить и так очевидно.

— Так, собственно, и появилась идея, а потом он стал искать.

«Нет, не хватило», — все же смогла подумать я, используя, видимо, самую запасную, самую резервную часть сознания.

— Он искал тебя долго, года два. Даже найдя, он не был сразу уверен, что ты — правильный выбор, лишь потом понял, как ему счастливо повезло.

Последние слова, по-видимому, должны были подбодрить меня, такой вот стимулирующий комплимент. — А дальше, особенно когда ты сделала работу для студенческой конференции, он понял, что ты талантище, и решил вывести тебя в гроссмейстеры.

Мне показалось, что я застонала вслух, мне было так больно, просто физически больно, и боль била в сердце, и в живот, и в голову, но еще и в шею, грудь — везде. В какой-то момент мне показалось, что я теряю сознание, не то от боли, не то от головокружения, но мутность, наехав, все же не покрыла меня полностью и отошла, не рассосавшись, впрочем, совсем. Видимо, я действительно застонала, потому что Рон прервался и посмотрел на меня и спросил, все ли в порядке и продолжать ли ему. Я утвердительно кивнула.

— Видишь ли, у него появился своего рода комплекс, он вдруг решил, что все, что он делал раньше, слишком мелко для него. Он как-то сказал, что чувствует в себе силы поднять значительно большее, нечто грандиозное, и нервничает, что за всей этой суетой. — Рон посмотрел на меня многозначительно, мол, теперь я знаю, о какой суете идет речь, — он может упустить шанс. К тому же то, что делал Марк раньше, было только частью работы, пусть основной, но частью, он, видишь ли, создавал прорыв, но всей подготовкой, подходом к точке прорыва занимался не он. И мне казалось, что у него возник своего рода комплекс, что, может быть, он не в состоянии сделать все сам от начала до конца. — Рон улыбнулся и сказал философское: — Знаешь, гении, они смешные, они все себе комплексы ищут. В общем, когда он убедился, что ты сама титан, — даже в моем состоянии это рассмешило меня: титан женского рода, в моем случае скорее вырождался в «Титаник» с его утопленной судьбой, — он понял, что вполне может совместить обе идеи. В смысле, вывести тебя в чемпионы и одновременно полнее реализоваться самому. К тому же Марк страшно не любит писать статьи, по-моему, даже и не умеет как следует.

Я уже почти не слышала его, я наклонилась над столом и, накрыв лоб ладонью, чтобы хоть как-то укротить его горячечность, стала смотреть в близкое окно. Небо за стеклом просвечивало голубизной, что конечно же в моем упрощенном сейчас восприятии ассоциировалось с вечностью и красотой жизни, и я думала: ну почему, за что, почему я должна быть во всем этом, почему именно я, и почему именно во всем в этом?!

Я еще не могла точно понять, что я услышала, я понимала про предательство, про эксперимент, про изощренный расчет, который уничтожает одну только мысль о любви, о чувстве. Про то, что меня много лет использовали, про гнусность этого мира, про то, что вот именно сейчас я что-то потеряла в жизни, что-то очень ценное, что уже никогда больше не обрету. «Молодость, — вдруг отчетливо резануло во мне, — я потеряла молодость».