Америкен бой

Рогоза Юрий

Хозяин утер лицо и бросился к телефону. Боязливо нажал на нужные пикающие кнопки и прижал трубку к уху:

— Слушай, Лепчик, это я... Узнал, да? Да, я уже и так не богатый. Слушай, передай Близнецам, что от Таньки Губановой... Ну, эта, жена. Во-во, вдова... От нее какой-то кадр приходил. Ничего себе такой, прикинутый... Да нет, вроде не блатной. Не знаю я, как его зовут, не знакоми­лись. Спрашивал про то, кто Губанова... Сейчас! Конечно, я все бросил и начал ему рассказывать. Ничего я не сказал, но как бы неприятности какие не получились.

Ладно, разбирайтесь там, привет...

Хозяин с облегчением положил трубку и хлебнул остывшего чая. На душе сразу полегчало. В любом слу­чае, его дело — сторона. И самое главное, вовремя обо­значить для всех это положение. Хозяину очень нрави­лось быть в стороне.

Он тоже ошибался.

* * *

Железяка был лейтенантом. Около тридцати лет, ни капли жира. Хотя ни в спортзал ни ходил, ни в бассейн. . Баню, правда, уважал, но уважал в ней прежде всего пропахшую дымком загульность, поэтому сауну за баню не считал. Ему как в лотерею выпало здоровое, выносли­вое, крепкое тело, за которым он не следил, но оно его, видимо, любило безответно и не подводило практически никогда.

Став ментом, Железяка все пытался из милиции уво­литься, но с течением времени прикипел и уже не мог представить себя в каком-нибудь другом амплуа. Хотя, сказать по правде, он любую работу выполнял бы точно так же.

То есть с той чуть заметной долей фанатизма, которая и отличает мастера от мастерового. Фамилия его была Мухин, но кто-то окрестил его Железякой, и кличка влипла в него плотно, как клеймо, не оставив никакого зазора. Для всех он был Железякой — и для блатных, и для коллег. Только не для близких. Потому что близких у него не было.

Трясясь в «газике» по ночному городу, Железяка не думал ни о работе, ни о грядущем задержании, на кото­рое он и вез опергруппу.

Он мысленно проводил инспекцию холодильника. День ему выдался суматошный, в магазин он забежать не успел и теперь приходил к выводу, что жрать дома совершенно нечего. Все так же мысленно он заглядывал в кухонные шкафы, но и там зрелище было безрадостное. Макароны, кажется, еще оставались, но энтузиазма они у Железяки не вызывали.

«Газик», скрипнув тормозами, остановился. — Приехали,— сказал водитель.

Остановились за квартал до нужного дома. Оператив­ники, поругиваясь, выковыривались из автомобиля, вы­лез и Железяка:

— Участковый где? — спросил он, но никто не от­ветил. Участковый должен был ждать здесь. Железяка глянул на часы: оказалось, что они приехали на пять минут раньше. Он заглянул к водителю:

— Слушай, у тебя бутерброда никакого нет? Замотал­ся, понимаешь, в столовую не успел...

— Ладно, не оправдывайся,— водитель залез в барда­чок, достал пакет и, развернув, один из бутербродов протянул Железяке.

— С сыром,— куснув, одобрительно заметил тот.— Спасибо. где ты сыр берешь? Я уж полгода его в магази­нах не видел.

— В холодильнике,— ответил водитель.

— Железяка

опять бутерброд выцыганил,— заметил один из оперативников.— Ты бы участковому намекнул, он бы тебе из дома картошечки с разварочки...

Эх, сразу не сообразил. Да теперь уж поздно, вот и он.

* * *

Железяка поднимался по лестнице первым. За ним молча двигались оперы, последним шел участковый, чувствовавший себя немного не в своей тарелке. У нуж­ной двери, подчиняясь молчаливым указаниям Железяки, все выстроились в некое подобие каре, но тут участковый вылез вперед и протянул руку к звонку.

Железяка успел схватить его за рукав:

— Ты что,— зло зашептал он.— Ты еще «именем зако­на» крикни! Вот он тебе благодарен-то будет...

— Так положено ж, товарищ лейтенант...

— Слушай меня, участковый. У тебя пистолет есть?

— Есть,— участковый полез в кобуру.

— Вот ты его даже не трогай. Встань на пролет ниже и стой. Я тебя позову, понял?

— Понял,— обиженно буркнул участковый и пошел вниз.

Железяка повернулся к операм, стоявшим у двери: 

— Я налево, вы двое в комнату, ты на кухню, ты тут. Зря не стреляйте. Все понятно?

Молчание он счел знаком согласия:

— Тогда дружно,— дверь подалась с первого раза и вместе с коробкой провалилась в прихожую, осыпая штукатуркой вломившихся милиционеров.

В то же мгновение из комнаты на них метнулся тенью чудовищных размеров мраморный дог. Но нападавших было много, и собака мгновенно помедлила, выбирая себе жертву, что и стоило ей жизни: Железяка выстрелил. Пуля попала догу в голову и сбила его на пол. Собака покатилась, неуклюже взмахивая в воздухе толстыми, как слеги, ногами.

— Сзади! — какой-то человек выскочил в прихожую, но немедленно получил по лицу рукоятью пистолета и завыл, упав на пол. 

Железяка ворвался в комнату первым. Мозг действо­вал точно и быстро: там был еще один. И этот один бежал к дивану, на котором лежала куртка. Если бы он бежал к окну или двери, Железяка бы стрельнул бы в потолок и велел стоять. Но тут было ясно, что человек не просто замерз и решил накинуть куртку, что-то ему в этой куртке было надо.

— Стоять,— не надеясь, что его послушают, крикнул Железяка. И, не успевая задержать блатного, он вцепился в край ковра. Дернул что есть мочи и бегущий с матом завалился на бок, свалив по пути этажерку.

Оперы бросились вязать брыкающегося и матеряще­гося блатного, а Железяка с интересом рассматривал пистолет Стечкина, который достал из бокового кармана лежавшей на диване куртки.

— Серьезная штука,— одобрительно заметил он.— Только, Пуля, он у тебя на предохранителе стоял. Не успел бы ты. Получил бы от меня тезку в лоб и рассла­бился бы навеки, как и пес твой.

— Ах, морда ментовская, Цезаря убил...

— Был грех, собаку действительно жалко. Только она нервная какая-то у тебя. Была.