Америкен бой

Рогоза Юрий

Скандал с контролером пришелся бы как раз кстати, но контролера не попалось. Просто так скандалить было глупо и некрасиво. Поэтому он ехал мирно. Только ред­кие пассажиры его отчего-то сторонились.

Ник глянул на часы. Было около одиннадцати вечера и к кафе направляться было рановато. Сосало под ложеч­кой и, на счастье, Ник вспомнил пельменную, что рабо­тала до полуночи, поскольку располагалась в промзоне.

Там он когда-то работал и соваться в опасный и чре­ватый случайными встречами район было не очень пра­вильно, но возобладала какая-то неясная лихость.

Решил сходить, грим через желудок до нужного блеска довести — и пошел.

Стоило ему свернуть с центральной улицы, как про­пал свет, Под ноги стали бросаться неожиданные лужи, у какого-то загадочного продмага клубилась очередь за водкой, которую пытались сдержать три мордатых мили­ционера. Около двери с крылечком в три ступеньки давка была совершенно невозможная, но народ сзади поджи­мал и впереди сдавленно пищали. Счастливцы продирались через заслон жаждущих с выражением последнего остервенения на лице, их затирали так же, как остальных, но они ползли вдоль очереди, словно мухи, попавшие в мед — целеустремленно и обреченно.

Ник несколько опешил от зрелища, но потом очень быстро пришло воспоминание о магазине «три ступень­ки», славящемся тем, что работает до одиннадцати. Это был алкогольный филиал центрального универмага, и все, кто оказался без сигарет или без алкоголя, стреми­лись сюда еще, в позапрото время. Когда-то и самого Ника гоняли сюда старшие товарищи по цеху, в котором он вытачивал что-то, не совсем ему сейчас понятное, но, видимо, очень для чего-то нужное. О заводе воспомина­ния были смутны, отрывочны. Какие-то авралы, пена на губах бригадира по поводу плана, бесконечные пьянки в общежитии. Меньше двух лет он отдал той заводской проходной и сейчас мог только поблагодарить армию за то, что выдернула его из коллектива, как морковку вы­дергивают из грядки.. В противном случае, неизвестно, может и он сейчас бы давился в этой вот толпе, не обращая внимания на...

На кого? Ник сам не знал, кто он в эту секунду. То ли американец, то ли просто так по делам вышел из грязно­ватой пашкиной квартиры...

Чувство гадливости, на мгновение завладевшее Ни­ком, внезапно уступило состраданию: люди мучались! Нечесаные, грязные, дурно пахнущие люди старались что-то купить в последний момент, но им было в этом отказано. Магазин трагически закрывался...

В Америке все подобные гастрономы и магазины закрываются гораздо раньше, и после шести или семи вечера купить выпивку совершенно невозможно, но ни разу Нику не приходилось наблюдать такого накала страстей. Почему? Или потому, что работали бары, где ты мог заказать все, что хочешь, и сидеть хоть до утра, либо потому, что не было этой страстной жажды?

Он, стараясь не глядеть на беснующуюся очередь, прошел вдоль по переулку и вышел на перекресток, где, как он помнил, и располагалась пельменная.

Воспоминания о ней, сохранившиеся с довоенных вре­мен, вызвали в нем, незнакомце и иностранце, случайно коснувшемся давно забытой жизни, приступ фальшивой тошноты. Особенно тут роль сыграл запах.

Стоило выйти на маленькую темную площадь, как в нос ударял чудовищный микс из вони дрянных блинов, блевотины и мочи,

причем все три запаха вовсе не были аберрацией и обозначали именно то, чем казались.

Смиряя желудок, Ник спустился в полуподвальное помещение с несколькими рядами мраморных столиков на высоких металлических ногах, которые составляли интерьер заведения.

В глубине шла стойка, и Ник мимоходом подивился параллельности мышления: если ты берешь у стойки —то дешевле, а если у столика, то есть через официанта — дороже. А если все экономят, то образуется бесконечная стойка — те же столики, круглые и грязные. А официан­тов не надо. И бармен один, как всегда, только к нему очередь. Странно, право... Да и не бармен это был, а

 что-то среднего пола.

Ник законопослушно встал в очередь и стал ждать благ общественного питания. Какая-то деваха, что про­клюнулась при ближайшем рассмотрении сквозь средний пол, в давно немытом халате формировала порции пель­меней, поливая их, в зависимости от предпочтений заказ­чиков то маслом, то сметаной.

Ник посмотрел, пока двигался в очереди, и на то, и на другое. Но в конце концов остановился на сметане: та была откровенно бела, в то время как масло обладало подозри­тельно желтым цветом со светлым налетом накипи.

В порции было около пяти пельменей. Некоторым доставалось четыре, но никому — шесть. Обделенные не устраивали сцен. Мирно брали свои тарелки и двигались к кассе.

Ник понял, что четыре жидких пельменя положения не спасут и, подойдя к девахе, выдавил:

— Две порции со сметаной.

Та, ничего не ответив, метнула на тарелку пару шумо­вок и Ник, привыкший к точности, быстро посчитал — семь штук.

Потом эта пища была обильно полита сметаной, от­чего истинное количество пельменей потеряло смысл.

Ник хоть и ощущал готовность скандалить, но с завид­ной ясностью понял, что тут для этого не место. Сзади подпирала очередь из ночной смены и в любом случае она окажется на стороне девахи: скандал только ее замедлит.

Внутренне попинав себя за прожорство, Ник без слов поставил на поднос тарелку, положил туда же хлеба и продвинулся к кассе.

Там сидела неопределенных лет старушка, вполне спо­собная оказаться ровесницей Ника. Она бойко набивала что-то на счетах, потом нажимала кнопки на кассовом аппарате и, оторвав чек своими промасленными паль­цами, тут же комкала его, чтобы не давать заказчику, да и бросала куда-то под себя.

— Компот? — строго спросила она у Ника, когда по­дошла его очередь.

— Нет, спасибо,— и Ник стал рыться в карманах, с ужасом понимая, что русских денег у него совсем немного.—Сколько?

— А то ты не знаешь! —рассердилась старушка.— Порция да два хлеба! Пятнадцать семьдесят!

Ник, проникшись всегдашним ужасом детдомовца пе­ред раздающей начал лихорадочно искать деньги, про себя отметив, что старушенция посчитала ему не две, а одну порцию.

Ник выгреб из карманов несколько рублевых бума­жек, одну пятеру. На этом праздник кончился. До полной расплаты не хватало двух рублей. И их не только не хватало абстрактно, их не было конкретно.