Амир

Дей Екатерина

– Довели девку, ой, довели, что же вы сделали окаянные, коты лесные, медведи косолапые! Неси, я сказала, сюда клади, да не сыпь ты в чашку, нельзя туда, в стакан, где стакан? Вот сюда наливай, воду привез? Наливай, только до черточки, что я вчера отметила, капли больше нельзя…

– Фиса, я налил ровно столько.

– А почему в чашку хотел насыпать?

– Ты вчера в чашку наливала.

– Так, то тогда, сегодня только в стакан, луна другая стала, только стекло, глина уже мешать будет.

– Рина проснулась.

Я еще даже ресницами не пошевелила, а кто-то уже понял, что я проснулась.

Мягкие пальчики сразу схватили меня за руку и нежный голос заворковал:

– Ой, девонька, ой красавица, ты глазки пока не открывай, потерпи маленько, листочек на глазках твоих лежит, еще пусть там побудет. А ты размешал уже, мы ей и дадим попить, красавице нашей, пусть сама попьет, без проводков ваших, сама уже может. Ты уста свои сладкие открой, девонька, открой, сама попей.

Моих губ коснулось холодное стекло, и я чуть приоткрыла их, в рот потекла тонкая струйка живительной влаги.

– Витек, ты ей помоги, подними маленько, легче ей пить будет, вот и хорошо, ты пей девонька, пей, милая моя.

Мою голову приподняли, и пить действительно стало легче, но сознание такого удовольствия не выдержало, и я опять рухнула в темноту.

Я приходила в сознание совсем ненадолго, открывать глаза мне не позволял этот воркующий голос, сразу давал выпить вкуснейшей воды, иногда тоже очень вкусной жидкой кашицы, и сознание меня покидало.

Фиса ругалась на неизвестного Витька по поводу и без повода, то есть постоянно, всегда и всем была недовольна, а Витек отвечал спокойно, ни капли раздражения, и всегда был прав, хотя таинственная Фиса этого не признавала категорически. На удивление я сознание сегодня не потеряла после фруктового пюре, и с удовольствием слушала их очередное выяснение отношений, причем Фиса привлекла меня в свидетели безобразного поведения этого Витька:

– Ты, Рина, только посмотри, что этот дуболом придумал, вчера ты видела, что натворил, а сегодня опять не тот стакан поставил, я ему сразу сказала, только этот, с золотинкой, а что он принес? Смотри, не стакан, а ендова какая-то, прямо старина, ковш настоящий.

– Фиса, ты сказала ту золотую посудину, а не стакан с золотым ободком. Это не ковш.

И я узнала голос, Витек это Вито, правда мой голос меня не слушался, получился только едва слышный шепот.

– Вито.

– Рина, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Вот и умница, вот и молодец, ты пока глазки свои ясные не открывай, и помолчи, голосок свой побереги.

Мягкие пальчики легко пробежались по моей руке, погладили по щеке.

– Красавица ты наша, страдалица, такое перенесла и жива осталась, я этих паразитов монгольских ругала уже всякими словами, так тебя миленькая довели.

– Почему монгольских?

– Молчи, девонька, молчи. Так неруси одно слово, татары, что с них возьмешь.

Мне очень хотелось увидеть эту Фису, такая речь интересная, да и поведение никак не вписывалось в этот дворец. Но сознание покинуло меня раньше, чем я успела открыть глаза.

Наконец наступил момент, когда Фиса разрешила мне открыть глаза:

– Ну, девонька, смотреть будешь тихонечко, совсем немножко глазки открой, если больно, сразу закрывай, не любопытствуй, потом все увидишь. Я хозяина к тебе не допустила, пусть муки твои в саду переживает,

ему еще рано тебя увидеть.

– Амир?

– Да я этого паразита к тебе бы никогда не допустила, только все говорят, что он тебе силу свою хочет передать, чтоб ты жить смогла. Если бы не это отравила бы своими руками.

Я улыбнулась, встречу Амира и Фисы представить никак не могла, ясно, что и с ним она говорила так же, то есть совершенно откровенно.

Фиса оказалась милой женщиной средних лет, почти моего возраста, может даже моложе. Ясные голубые глаза светились радостью, лицо как с фотографии о деревне в глухой глубинке, даже голова белым платком особым образом повязана, волос совсем не видно. И руки на животе сложила, как крестьянки делают, такие пухленькие руки, и вся пухленькая, такая мягонькая. Льняная рубаха, подпоясанная красным широким поясом, подчеркивала крестьянский образ моей спасительницы. За ее спиной стоял совсем белый Вито с черными глазами, пытался улыбнуться мне, когда я подняла на него взгляд, но улыбка не получилась, только губы едва разошлись. Зато Фиса улыбалась радостно, открыто и умильно смотрела на меня.

– Ну и умница, ты у нас силища, такое смогла пережить, красавица наша, только пока молчи, очи ясные я тебе вылечила, а горлышко, птица моя сладкоголосая, еще надо немного умаслить.

И действительно заставила выпить какого-то масла, горькости невероятной, я так и вспыхнула вся, как только в рот этого маслица взяла.

– Пей, красавица, пей, я тебя петь научу наши песни, настоящие, а их петь тебе не то, что это пиликанье, что в ящике показывают.

Я изо всех сил пыталась втолкнуть в себя горящее масляное варево, и оно как преодолело невидимую преграду, потекло легко и горячо по горлу. Непростое оказалось маслице, я горела еще долго, потела всем телом так, что Вито несколько раз заворачивал меня в детский конверт, не обращая внимания на мое едва слышное возмущение, рубашку с меня сразу сняли, так как она промокла насквозь. А Фиса все комментировала:

– Рина, ты на него не смотри, не мужик он, хоть и дылда верстовая, силы наел. Ты не урони нашу красавицу, аккуратненько, так ты ее уронишь!

– Не уроню.

Действительно, Вито умудрялся держать меня одной рукой на весу, и при этом мгновенно расстелить одеяло другой рукой, пока Фиса ползала по гигантской кровати, выпрямляя уголки. Двигаться сама я практически не могла, только пальцы едва поднимались, остальное тело было безвольным и недвижимым. Промокшее одеяло он просто скидывал на пол, доставал другое и процедура повторялась. Фиса на это безобразие молча смотреть не могла:

– Ты посмотри, что делает, такое добро выкидывает, ничего с ним не сделается, постираем, и на солнышке высохнет. Зачем на пол кинул!

– Одеял много.

Вито справился с собой, бледность ушла, взгляд посветлел, он управлялся с моим телом очень бережно, иногда успевал провести пальцами по моей руке. Я могла лишь наблюдать за всем действом, да морщилась от огня внутри меня, но огонь был странным, я лишь чувствовала его всполохи, которые только жарко грели, не причиняя боли. Фиса пользовалась моментом моего недолгого лежания в конверте из одеяла, пока оно не промокало насквозь, и поила очередным настоем.