Амир

Дей Екатерина

– Вито, тебе тоже шестьсот лет?

– Меньше, столько смог прожить только он. Мы живем дольше людей, но обычно не более трехсот лет.

Фиса странно молчала, сидела в кресле и смотрела на меня потухшим взглядом. Я догадалась, о чем она думает и заявила:

– Вот видишь, Фиса, сбежать даже на крыльях не удастся.

Она перевела взгляд на Вито и спросила:

– Давно началось?

– Сразу, как только Амир почувствовал Рину.

– Это он при ней был и …

– Он держится.

– Да как он мог с его силищей, он же постоянно

рядом был, а если убил…

– Он держится.

Фиса даже не смогла слово выговорить, только открывала рот и махала кулачком в сторону Вито. Почему-то именно кулачок Фисы помог мне понять, что Амир хотел меня съесть, а Вито ему не позволял.

– Ты по глазам определял, что Амир готов меня съесть?

– Он тебя не хочет съесть.

Вито опустил глаза, желваки прошлись по лицу, но он справился с собой и объяснил:

– Амир чувствует твою кровь везде, на любом расстоянии. И сейчас чувствует. А я всегда знаю его состояние.

– Это и есть жажда?

– Да.

– Ты это уже …

– Нет.

И такая тоска в глазах, что я не смогла смотреть на него и опустила взгляд, спросила первое, что пришло в голову:

– А зачем он пакет носит с собой?

– Мы питаемся донорской кровью.

– А почему он сказал, что …

– Так было. Сейчас весь наш клан питается только донорской кровью.

– Значит, он только меня хочет…

– Он не хочет тебя убить.

А какая разница, убить или забрать жизнь? Быстро или медленно, результат один. Но Вито вдруг встал на колено и взял меня за руку:

– Все происходит не так, очень быстро. Закон изменился, обычно жажда наступает позднее, не во время встречи. Сначала чувствуешь человека, что это именно он, через какое-то время, у всех по-разному, но проходит время, прежде чем настигает жажда, Амир сразу почувствовал жажду твоей крови.

– А королева?

Вопрос Фисы застиг меня врасплох, при чем королева? Она смотрела на Вито ясным жестким взглядом и требовала ответа.

– Она же человек, а ее муж нелюдь.

– Её спасла любовь.

5

И я вспомнила свой сон или видение в бреду. Глаза просили о любви, любви Бабы-Яги. Судя по воспоминаниям, кто я – понятно, а вот глаза, теперь получается, что глаза – это Амир.

– Ему меня сначала расколдовать надо.

– Девонька, да о каком колдовстве ты речь-то ведешь?

– Я плохо помню… в Пустоте этой…

– Пустоте?

Почему-то Вито сразу вскочил и побледнел, когда услышал это слово, а какое ему дело до моей Пустоты, ему ее никогда не узнать, не почувствовать. Я не знаю, как я на него посмотрела, но он сразу опустил глаза, спрятался весь, даже голову странно набок наклонил.

– В Пустоте… нет, после звука уже…

И тут Фиса подскочила:

– Какого звука?

– Звук такой … сначала тонкий, а потом что-то … он изменился, громче стал, и одна Пустота ушла, нет, сначала была Пустота черная, совсем-совсем, а серая Пустота… и звук изменился, а потом все взорвалось.

Да, это еще до зеленых глаз, они потом появились. Там такие странные глаза были, только цвет не помню, они у Бабы-Яги просили о любви, ее любви, она сначала удивилась, а потом сказала, что он пока ее не расколдует и душу свою не изменит, то ее ему не видать. И сила ему не поможет, только… через мои боль и страдания… через мою кровь. Иначе сам погибнет и меня погубит. А почему сам погибнет, если он уже свои шестьсот лет получил?

– Он без тебя погибнет.

В моем взгляде было столько иронии, что я сама ее почувствовала, но глаз опускать не стала, пусть Вито знает мое отношение к его хозяину. Если я и обрадовалась вчера его появлению, это еще ничего не значит, просто устала от лежания и боли, от постоянной борьбы за свою жизнь. Многодневной борьбы. Да и сам хозяин тоже должен знать, раз камеры везде навешал, то явно видит и этот разговор. И мою красоту неземную, когда Фиса меня в гуттаперчевую куклу превращала в обнаженном виде.

– Ты мне, Витек, откровенно скажи, а она, королева ваша, как этого нелюдя полюбить смогла?

– Полюбила. И Глеб ее любит.

– Муж?

– Да.

– Ну, это ты мне сказки не рассказывай, вы, нелюди, любить не можете, этого нет в ваших черных душах, любовь – чувство человеческое, она может его и любит, дур много на свете, а уж он-то любить не умеет, не дала вам Матушка-земля права такого, любить. Не всем людям это дано, а уж вам-то и подавно.

Фиса смотрела на Вито строгим взглядом праведника, абсолютно уверенного в своей правоте. Но он не смутился под ее взглядом, глаза посветлели, и легкая улыбка тронула губы.

– Любит, я видел.

– И что ты такого видел, чтобы знать? Вы все что угодно придумать сможете, маску скоморошью наденете, все змеиные головы под ней спрячете, да и крутитесь вокруг человека, пока всю жизнь из него не выпьете.

– Он пошел против Амира, победил Хранителей, к Собирателям за помощью обратился, только чтобы жизнь ей спасти.

Фиса понимала, о ком говорил Вито, понимала и поражалась его словам, она даже подошла к нему, посмотрела снизу вверх своими праведными глазами.

– Не врешь, цвет не поменялся, голубеет… Что-то случилось в этом мире, раз нелюдь полюбить смог.

– Много всего случилось.

И улыбнулся счастливо, лицо так изменилось, что я с удивлением на него смотрела, ни разу он еще так не улыбался, всем лицом и светящимся голубым взглядом. Он опять опустился передо мной на колено и тихо проговорил:

– Амир тебя спасет, верь ему.

– А ведь кто знает, девонька, может и сможет, только вам вдвоем надо цветение увидеть.

Слова Фисы, только что убеждавшей меня, что любить они не могут, потому что нелюди, поразили меня больше, чем просьба Вито. В ее глазах уже не было строгости прокурора, почти ласковый взгляд тетеньки, которая провожает свою племянницу на свидание. Она тронула меня за руку, погладила ладошкой: