Амир
Шрифт:
– Специальные чернила, не выцветают и не стираются ничем.
Я посмотрела на записи о документах, номер паспорта мой, дата рождения и фамилия мои. На мой удивленный взгляд и приподнятую в сомнении бровь, Амир ответил совершенно серьезно, и ничего не изменилось в его ярких голубых глазах:
– Прочитай контракт.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы ты была уверена в серьезности моих намерений.
– Читай, девонька, читай.
Чтобы не обижать еще раз Фису, я стала читать, и запнулась уже на первом предложении, которое попалось
– Это твое приданое, девонька.
Приданое?! У меня есть приданое?
– А без приданого нельзя, ты что, красавица, свадьба – дело серьезное, семья, она из двоих состоит, двоим и вносить, каждому свою лепту.
– Фиса, это ты…
– Это я. Я знаю, что у невесты должно быть приданое.
А голос у Амира был не очень уверенный, какой-то даже робкий, и я опять грозно посмотрела на Фису, все-таки это она все придумала, к замужеству еще и приданое мое затребовала. И тут вмешался безмолвный до селе Вито:
– Во всех книгах пишется о приданом. И у нас уже есть несколько таких прецедентов, когда приданого нет у невесты, то его вносит муж.
– Прецедентов?
– Да.
– И кто женился?
– Ближний круг командора.
Кто такой командор, мне было неизвестно, поэтому совершенно непонятно, ну ближний, хотя командор, что-то вроде командира. И чему я так удивляюсь, он может написать все, что угодно, это все ненадолго, он потом как муж все себе и наследует. Я решительно взяла ручку и подписала во всех указанных Вито местах.
– Ты не все прочитала.
– Не буду читать, как ты подготовил, пусть так и останется.
Тревожный взгляд и странный вопрос:
– Что неправильно?
– Все правильно. Мне твои богатства не нужны, они все равно твои.
– Не нужны?
– Нет.
Я придвинула к себе золотое блюдо и закусила губу, чтобы не рассмеяться.
– Амир, у меня к тебе просьба.
– Говори.
– Можно уже заменить золото на обычную посуду? Ведь никакой болезни нет.
– Почему?
– Тяжело такой вилкой есть. Да и тарелку сдвинуть с места целый процесс, мне бы что-нибудь попроще.
Амир произнес несколько слов, и в столовую вошла девушка из гарема с подносом, быстро заменила золото на очень красивую посуду с удивительными рисунками. Я в полной тишине долго вертела блюдо и рассматривала романтический сюжет с пастушками. И как на таком есть? Когда я подняла глаза, то увидела удивительную картину, все улыбались, Фиса, Вито и Амир. Продолжая улыбаться, Фиса подошла ко мне и взяла за руку:
– Ты у нас птица золотая, Амир, слова мои помни, не ошибаюсь я в людях, а ты их не знаешь, никого кроме королевы своей и не видел, а прошлое забыл. Да и не знал ничего в войне своей, ты
Она говорила с Амиром, а смотрела на меня и умильно улыбалась, не обращая внимания на мой удивленный взгляд. И к чему ты это говоришь, и разве я эта золотая птица, которая в клетке всю жизнь прожила, хоть и не золотой, а теперь вдруг не сможет. И Фиса как поняла мои мысли:
– Ты еще даже крылья не приподняла, даже головой не встряхнула, не помнишь уже, как это в небесах летать. Ничего, девонька, не бойся ничего, крылья вспомнят, сами полетят, когда осознаешь, что ты птица.
– Я помогу тебе вспомнить…
Амир встал рядом с ней, глаза сверкали, но Вито что-то почувствовал и положил ему руку на плечо, резко сказал:
– Амир.
Они исчезли так быстро, что Фиса еще голову к ним поворачивала, а их уже не было. И мы обе ошарашено посмотрели друг на друга, в этот момент даже ее самообладание не спасло, она длинно вздохнула и прошептала:
– Ирод…
А я с грохотом уронила вилку на пастушку. Тарелку я не разбила, но вздрогнула от звука. Фиса опустилась рядом со мной на стул и вздохнула, помолчала и доложилась, в надежде отвлечь меня от тяжелых дум:
– Ты бумагу-то зря не прочитала, интересно он написал.
– Мне все равно, что он написал.
Есть мне расхотелось, и я только выпила стакан сока. Апельсины, вызревшие на солнце со всех сторон и в радости, значительно вкуснее тех, которые страдали от тоски в дороге.
– Амир в верности тебе поклялся.
– Какая верность может быть в гареме?
– Дак его у него сейчас и нет, один он как перст, всегда один и был. Как иродом стал, то только Машу и спасал, да силу свою поднимал, чтобы никто ее тронуть не посмел. Он ее прятал где-то, в пещере какой-то страшной, там сила их живет.
– Как это сила живет? Какая сила?
– Животворная сила народа. Он вождем был, когда все его племя от болезни пропало, только Машенька и осталась, да только она уже заразилась, умирала совсем, вот он иродом и сделался, чтобы ее хоть спасти.
Пока Фиса рассказывала, я наливала себе сок из красивого золотого кувшина, от возникшей мысли я даже вылила его на стол, не удержала в руках.
– Ой, разлила, Фиса, ему же шестьсот лет.
– Так Машеньке только чуток и меньше.
Я поставила кувшин в расплывающуюся лужу сока и искоса посмотрела на нее, как может быть шестьсот лет этой юной девушке, девочке практически?
– Машеньке двенадцать полных лет, да еще шестьсот.
– Двенадцать?
И двенадцать не подходило, совсем с арифметикой плохо в этом доме. Если только шестьсот двенадцать, тогда она хорошо выглядит, молодо совсем. Это уже не просто бред, полное сумасшествие. Но ведь я почему-то сразу поверила, что Амиру шестьсот лет, то почему Мари не может быть столько же?