Амир
Шрифт:
Я уже хотела встать с постели, но опять замерла от мгновенно прояснившей все мысли, он чувствует меня в этот момент, Амир, он в поцелуе так же все чувствует, как и я. А потом это ощущение пропадает, пальцы уже ледяные, только воспоминание ума. И дополнительное страдание для него, потому что получается, он чувствует меня только в состоянии моей боли. Как там Баба-Яга предрекла, только через мою боль и страдание… и через кровь. Значит, кровь еще впереди, которую я, кстати, сегодня ему уже предлагала.
Что-то он еще говорил об агрессии и жажде моей крови, в своем нежелании думать я пропускала всю информацию
Я долго плавала, кнопок на поручне больше не стало, стоячая вода мне не нравилась в моем нынешнем состоянии, мне бы бурю с мглою, да ветер посильнее, но деваться некуда. Переодевшись в новый халат, я села на скамеечку и стала наблюдать закат, относительный, потому что тучи закрыли все небо, и остатки солнечных лучей лишь едва угадывались. Есть не хотелось, хотя я уже и не помнила, когда последний раз нормально ела, все эти странности с энергией, бессознательные состояния и непонятный сон совсем меня выбили из колеи. Кстати, а моя свадьба интересно уже прошла, или еще нет? То есть три отпущенных Фисе дня моего полного здоровья. Но с математикой у меня всегда было сложно, а в этом дворце совсем странно считается, поэтому неизвестно, но я думаю, без невесты, которая уже жена, не пройдет, все равно позовут.
Я легла в постель и опять вспомнила поцелуй Амира, такой страстный, такой…настоящий, когда кипит кровь. И почему-то я ему поверила, поцелую, не словам и даже не глазам полным боли. Слова вообще в счет не идут, я им не верю уже давно, а запись на бумаге это те же слова, и в глазах боль тоже может быть от чего угодно, мозоль например на пятке. А еще палец ледяной на губах, ведь знал, что ничего не почувствует, все понимал, а коснулся, не смог удержаться. В агрессии и жажде может себя держать, а в стремлении к моим губам не смог, память о пламени в крови победила.
Фиса разбудила меня рано утром строгим заявлением:
– Утро уже красное, солнышко спряталось за тучи, а ты все спишь, вставай девица-красавица, свет ясный, свадьба наступила, прилетела из-за морей и гор, за тобой ласточка наша.
– Фиса, какая свадьба, прошло уже, даже приданое уже… подожди, а что, сегодня?
– Платье твое уже готово, ждет тебя, а сейчас умываться, смыть грехи, чтобы перед мужем чистой встать, в глаза ему посмотреть, слова клятвенные сказать.
Я мрачно посмотрела на нее, еще и
– Кровью клясться придется?
Она вдруг стала очень серьезной, поправила платок на голове и торжественно сложила руки на животе.
– А ты девица, не шути клятвой-то, не шутят этим, на всю жизнь клятва…
– Тогда ненадолго.
И что случилось за ночь? Такое вчера романтичное настроение было, вся готова любить, а проснулась как мегера, даже Фиса не выдержала:
– Ты девонька характер-то спрячь, сама согласие дала, все бумажки подписала, теперь лицо белое от мужа не вороти, достойна будь.
Я только вздохнула, ну подписала, ну согласие дала. Уже в бассейне я поняла, это страх во мне за ночь собрался. Один раз я уже была замужем, есть что вспомнить. Как бы театрально не выглядела свадьба, с танцами и букетами, я к ней отнеслась неожиданно серьезно. Поцелуй, он заставляет меня посмотреть на все действо несколько иначе.
Вито принес поднос с едой и сказал, что по закону я до самого ритуала не должна выходить из комнаты. Безропотно позавтракав, я скромно села на постели в ожидании процедуры надевания свадебного платья. Фиса героически молчала. Что-то изменилось в наших отношениях после моего вчерашнего демарша, когда я так жестко заявила, это наше дело, мужа и жены. Она как бы от меня отдалилась, и мне не хочется думать, что это демонстрация, а признание моего личного права вести себя так, как я посчитаю нужным.
– Фиса, ты прости меня, но мне нужно было Амиру…
– Ты права, девонька, так все и должно быть, проснулось твое истинное женское, камешки распались, душа твоя в окошечко и выглянула. И она с мужем твоим говорила, показала ему дороженьку к сердцу твоему.
И опять я удивилась, какой такой путь, шею что подставила, кровь свою предложила? Фиса поняла мое удивление и таинственно ответила:
– Как он тебя поймет, такова и дорожка будет.
Неожиданно улыбнулась, даже глаза опустила и громко зашептала:
– А тело твое горячее он устами своими уже …
– Что?! Какое такое тело? О чем ты говоришь? Он только меня поцеловал…Фиса!
Она быстро взглянула на меня, опять опустила глаза и изобразила на лице такое умиление, что я задохнулась от возмущения:
– Говори, что на самом деле делали со мной!
– Голубка моя сизокрылая, спасали тебя, как могли, так и спасали.
– Фиса!
– Только его ты и допустила к себе, к боли своей, прижалась к нему сама, он тебя губами коснулся, да и почувствовал кожу твою нежную, губами почувствовал, ощутил боль твою, куда ни коснется, так все и чувствует.
– И где… касался?
– Дак милочка, куда смог губами своими горячими дотянуться, там и касался, а ты сама тело свое белое губам-то и подставляла, тянулась к нему, да и поцеловала.
– Я?!
Фиса смотрела на меня и радовалась, вот и спелись голубки, почти сеновал, раз поцелуи, то совсем хорошо, потому как уже по документу жена официальная. Вот почему Амир так себя вел, когда я спрашивала, кто же меня целовал, голову опустил, сразу ответил, прикрыл меня перед собой. Сама приставала, а потом стала выяснять, парню … ну, с ним правильно получилось. Я закрыла лицо руками, спряталась от веселого взгляда Фисы. Она подошла ко мне и погладила по волосам.