Амир
Шрифт:
– Поехали, я уже пришла… в себя…
Амир кивнул, взгляд изменился мгновенно, голубизна исчезла, уступила место темной серости и странной безнадежности во взгляде. Он опустил руки, и я порывисто обняла его, зашептала лихорадочным шепотом:
– Амир, верь мне, я расскажу тебе о своих мыслях… они глупые, совсем женские…
Я уткнулась ему в грудь и замолчала, как стыдно, и что я делаю, откуда это во мне, детский сад ясельная группа. Кто же так с мужем разговаривает, да еще с таким, мудрым, стойким, генералом, в конце концов. И вдруг услышала:
– Рина, ты настоящая женщина,
Да что же со мной происходит?! Я прижалась к нему всем телом, и Амир не удержал свои руки, обхватил меня, подхватил и поцеловал, жестко, до боли в губах и всем теле. Мой стон испугал его, и он сразу отпустил меня на подрагивающие ноги, а сам отскочил и прижался спиной к дереву. Я закрыла пылающее лицо руками, слезы ливнем хлынули из глаз, ноги подкосились, и я рухнула на землю. Жесткие руки подхватили меня в падении, и мы практически сразу оказались в машине.
– Алекс.
– За…чем… А…Алекс?
– Он отвезет тебя обратно.
– Нет, нет, Амир, я еду с тобой.
Я глубоко вздохнула, утерла ладошками лицо и заявила:
– Все хорошо, Алекс, мы едем вместе.
Почему Амир согласился? Всю оставшуюся дорогу я думала об этом. Он странно посмотрел на меня, потом резко что-то произнес, нажал кнопку, окна машины посветлели, тут же машина взревела, и навстречу мне понеслись деревья. Конечно, думать сразу я не могла, прошло достаточно много времени, прежде чем я совсем успокоилась. Руки подрагивали, а воздух проникал в легкие урывками, все тело мелко вздрагивало, и Амир несколько раз на меня оборачивался, я лишь изображала улыбку, немного кривоватую, но честную.
Всему виной эмоциональный всплеск. Сначала я возмутилась на Амира, потом ужаснулась убийству детей, переживала за Мари, и все, мой организм среагировал. Так я думала, а сама уже понимала, не мозг, это тело среагировало на всплеск эмоций. Что-то раньше мое тело не прижималось к мужу в состоянии волнения, а наоборот скукоживалось все, сжималось в комочек. И Амир почувствовал мое состояние, тоже среагировал телом. Предрекла сама, когда поняла, что есть лишь один язык, который мы понимаем оба. Но ведь мог и не соглашаться брать меня с собой, после поцелуя отправить обратно, чтобы по закону гарема ждала в комнате следующего поцелуя. Значит, слушал мое возмущение, мои слова, что хочу быть настоящей женой.
Все же Амир действительно пытается понять меня, может быть даже заслужить доверие, как сам говорит. А насколько мне самой нужно его доверие? И в чем он мне должен доверять, если я из дворца никуда не выхожу, вообще первый раз выезжаю? И вдруг всплыла картинка сощуренного взгляда, готового на убийство. Я даже замерла, чем вызвала очередной тревожный взгляд Амира, улыбнулась ему и лихорадочно вздохнула. Вот что ему нужно: понимание его действий, поэтому он со мной и говорить не может, хотя и пытается, а я не слышу, пропускаю мимо его слова. Клан – это военизированное объединение, он воин, генерал. Так, генеральша, назвалась женой, соответствуй.
– Амир.
Я обратилась к нему и сразу замолчала, и что я ему скажу?
– Рина.
Решительно мотнув головой, я посмотрела на него и повторила свои слова:
– В горе и радости. Амир, что
И что я говорю? На какой стороне?! Он ирод и убийца, кровью человеческой питается, кто знает, что он на самом деле придумал, сам говорил о себе, хитрый и жестокий. Все эти мысли проносились отдельно от меня, я их думала, а сама смотрела в ясную голубизну. Амир остановил машину очень спокойно, не резко, не сразу повернулся ко мне. И руки, они опять жили своей отдельной жизнью, спокойная поза, а они чуть подрагивали от волнения, длинные пальцы обхватили руль, но, казалось, что готовы были его раздавить. Он посмотрел на меня и глухо спросил:
– Почему ты решила мне сказать… эти слова?
– Ты сказал, что хочешь добиться моего доверия, я хочу, чтобы и ты верил мне.
Я не выдержала этого пронзительного взгляда, опустила глаза и уточнила:
– Только тебе придется мне все объяснять, ведь я не знаю законов вашего мира.
Это не я, не может быть, чтобы это я говорила, такое ощущение, что кто-то другой сидит сейчас в моем теле и говорит такие странные слова. Я не знаю этого мужчину, несколько раз видела, несколько раз говорила, и несколько раз с ним целовалась. Всю жизнь, не считая детства, я никому не верила, и никогда не пыталась добиться чьего бы то ни было доверия, просто существовала рядом, и вдруг такой казус: пытаюсь доказать ироду и кровопийце, который забрал практически всю мою жизнь, что верю ему во всем. В его страшной жизни убийцы? Амир как почувствовал мои мысли, закрыл глаза и сжал кулаки.
– Мне нельзя верить.
– Можно. Сам сказал, что только мы с тобой можем все изменить, значит, мы должны верить друг другу.
Как с желтым платьем. Надела – и сразу почувствовала свободу, выехала из дворца – и уже ставлю условия себе и своему мужу. Что же это со мной делается? Может, Фиса чего наколдовала? Сказала же, что нам с Амиром надо разумами поговорить, а получилось, что начали с разговора телами. Стоп, а вот об этом мне думать нельзя, только разум. Все неправильно: Амир узнал, что детей убили, а я к нему с разборками пристала, еще говорю, что хочу быть настоящей женой.
– Прости, я не знаю, как себя вести, кто-то убил детей твоего народа, а я…
– У них было мало шансов выжить.
Заявила, будь готова ко всему, и к этому невозмутимому тону, он уже успел все обдумать и принять решение, пока ты внутренними разборками занималась. И приказания раздал на неизвестном языке. Я опять замерла. Значит, все, кто сидит в машинах сопровождения, тоже слышали весь наш разговор? Амир сразу спросил, когда я с ужасом посмотрела на него:
– Рина, что я не так сказал?
– Наш разговор… его все слышали?
Он только плечом повел, но когда я ладошкой закрыла рот, объяснил:
– Остальные слышат только мои приказы.
Его не волновало, что кто-то нас слушал, а может и наблюдал, как мы целовались. Амир еще несколько секунд смотрел на меня странным взглядом, но потом завел машину, и мы стремительно поехали. А я решила больше рта не открывать, наконец, осознала, что он торопится разобраться в ситуации с детьми, а из-за меня вынужден постоянно останавливаться.